Посвящается моему отцу, который проявлял себя с лучшей стороны, пытаясь сдержать худшую.

И моей матери, которая сделала все возможное, чтобы мы никогда не видели эту сторону.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Сидя на выступе в двенадцати этажах над улицами Бостона, я невольно задумываюсь о самоубийстве.

Не своем! Мне достаточно нравится жизнь, чтобы прожить ее до конца.

Меня больше беспокоят другие люди и как они в конечном итоге приходят к решению просто покончить с собой. Жалеют ли они о содеянном? Должна же быть хоть крошечная доля сожаления об этом быстром падении в секунду между прыжком и приземлением. Смотрят ли они на стремительно приближающуюся землю и думают: «Вот черт! Плохая была затея»?

Почему-то мне кажется, что нет.

Я часто думаю о смерти. Особенно сегодня, учитывая, что не далее как двенадцать часов назад я прочла самую легендарную поминальную речь, которую когда-либо слышали жители Плеторы, штат Мэн. Ладно, может, она и не была самой легендарной. Ее вполне можно оценить как самую ужасную. Все зависит от того, кого спрашивать: меня или маму. Мою маму, которая после сегодня наверняка не захочет общаться со мной весь последующий год.

Не поймите меня превратно, моя речь была не настолько проникновенной, чтобы войти в историю, как например, речь Брук Шилдс на похоронах Майкла Джексона. Или сестры Стива Джобса. Или брата Пэта Тиллмана. Но она была легендарной по-своему.

Поначалу я сильно нервничала. В конце концов, это были похороны невероятного Эндрю Блума. Обожаемого мэра моего родного городка — Плеторы, штат Мэн. Основателя самого успешного агентства недвижимости в пределах города. Мужа всеми любимой Дженни Блум, самой почитаемой учительницы во всей Плеторе. И отца Лили Блум — той странной девчонки с беспорядочными рыжими волосами, которая однажды влюбилась в бездомного и опозорила всю семью.

Это, кстати, я. Я Лили Блум, и Эндрю был моим отцом.

Как только я закончила поминальную речь, то сразу же купила билет на ближайший рейс в Бостон и поднялась на первую попавшуюся крышу. Опять-таки — не потому, что я хочу убить себя. Я не планирую прыгать с этой крыши. Мне просто нужен свежий воздух и тишина, а их абсолютно невозможно добиться на третьем этаже моего дома, у которого полностью отсутствует доступ к крыше, но зато имеется соседка, которой нравится слушать свое пение.

Но я как-то не задумывалась, насколько тут холодно. Не невыносимо, но и не уютно. Ну, хоть звезды видно. Мертвые отцы, раздражающие соседки и сомнительные поминальные речи уже не кажутся такими угнетающими, когда небо достаточно ясное, чтобы ощутить величие вселенной.

Мне нравится, когда небо придает мне чувство незначительности.

Мне нравится сегодняшний вечер.

Хотя… давайте перефразирую, поскольку мои чувства отражаются более точно в прошлом времени.

Мне нравился сегодняшний вечер.

Но, увы, внезапно дверь на крышу распахивается с такой силой, словно лестничный пролет намеревался буквально извергнуть из себя человека. Дверь снова захлопывается, и кто-то быстро шагает по площадке. Я даже не удостаиваю новоприбывшего взглядом. Кто бы это ни был, вряд ли меня увидят на выступе слева от двери. Не моя вина, что в своей спешке они не заметили компании.

Я тихо вздыхаю, закрываю глаза и прислоняюсь головой к стене, попутно проклиная вселенную за то, что лишила меня покоя и времени для самоанализа. Надеюсь, она ублажит мое последнее желание, и незваным гостем окажется женщина. Если уж и сидеть тут с кем-то, то лучше бы с особью женского пола. Я довольно крепенькая для своего роста, и в большинстве случаев могу постоять за себя, но сейчас мне слишком уютно, чтобы торчать посреди ночи на крыше с незнакомцем. В таком случае я могу испугаться за свою безопасность и пожелать уйти, а мне ну о-очень бы этого не хотелось. Как я уже говорила… мне уютно.

Наконец я не выдерживаю и поднимаю взгляд на темный силуэт, склонившийся над выступом. По закону подлости это определенно парень. Хоть он и согнулся над перилами, я вижу, что он высокий. Широкие плечи резко контрастируют с хрупким видом, с каким он хватается за голову. Его спина едва заметно вздымается и опускается, пока он делает тяжелые вдохи и шумно выдыхает.

Похоже, незнакомец на грани срыва. Я подумываю объявить о своем присутствии, но в этот момент он разворачивается и пинает один из стульев позади себя.

Я вздрагиваю от резкого скрежета ножек по крыше, но поскольку парень не в курсе, что у него есть зрители, то не останавливается на одном пинке, а продолжает бить стул снова и снова. Вместо того чтобы поддаться его грубой силе, стул только отодвигается все дальше от своего обидчика.

Должно быть, он сделан из морского полимера.

Однажды я видела, как отец сдал назад и врезался в столик на веранде, сделанный из морского полимера, и тот чуть ли не рассмеялся ему в лицо. На машине осталась вмятина, а не столике — ни царапины.

Парень, похоже, осознает, что не может соперничать со столь высококачественным материалом, и в конце концов перестает пинать стул. Теперь он нависает над ним со сжатыми кулаками по бокам. По правде говоря, я ему немного завидую. Он, как настоящий молодец, срывает свою злость на мебели. Его день явно не задался, как и у меня, но в то время как я коплю свой гнев, пока он не вырастает в пассивную агрессию, этот парень дает себе отдушину.

Раньше моей отдушиной было садоводство. Каждый раз, когда я чувствовала себя расстроенной, то просто выходила в сад и вырывала все сорняки. Но с тех пор, как я переехала в Бостон два года назад, у меня больше нет сада. Или веранды. Или даже сорняков.

Может, стоит прикупить себе стульчик из морского полимера?

Я продолжаю наблюдать за парнем, гадая, собирается ли он двигаться с места. Он просто стоит и испепеляет стул взглядом. Его руки разжались и теперь покоятся на бедрах. Впервые замечаю, что рубашка плохо сидит на его бицепсах. Во всех остальных местах она идеально ему подходит, но его руки просто огромны. Незнакомец начинает рыться в карманах, пока не находит искомое, а затем — полагаю, в очередной попытке снять напряжение — подкуривает косяк.

Мне двадцать три года, так что в колледже я успела пару раз побаловаться этим легким наркотиком. Я не стану осуждать его за желание покурить в одиночестве. Но в том-то и проблема — он не один! Просто еще об этом не знает.

Парень щедро затягивается и начинает поворачиваться к выступу. Выдыхает и замечает меня. Как только наши взгляды встречаются, он замирает. Его лицо не выдает ни удивления, ни уж тем более радости. Незнакомец стоит примерно в десяти шагах от меня, но мне хватает света с лестничного пролета, чтобы заметить, как его глаза осматривают мое тело, не выдавая ни единой мысли. Он хорошо умеет скрывать свои эмоции. Его глаза прищурены, губы поджаты в тонкую линию — прямо-таки мужская версия «Моны Лизы».

— Как тебя зовут? — спрашивает он.

Его голос пронизывает меня до самого живота. Дело плохо. Голоса должны звучать только в ушах, но иногда — на самом деле довольно редко — они проникают дальше и эхом раскатываются по всему телу. Вот у него такой голос. Низкий, уверенный и немного масляный.

Когда я не отвечаю, он снова подносит косяк к губам и затягивается.

— Лили, — наконец говорю я. Ненавижу свой голос! Он настолько слаб, что вряд ли донесется до его ушей даже с такого расстояния, не говоря уж о том, чтобы эхом прокатиться по его телу.

Парень слегка задирает подбородок и кивает в мою сторону.

— Ты не могла бы слезть оттуда, Лили?

Только в эту секунду я замечаю его позу. Он весь подобрался и натянулся как струна. Словно боится, что я могу упасть. Это не так. Ширина выступа сантиметров тридцать, и я сижу ближе к крыше, чем к ее краю. Я бы с легкостью успела восстановить равновесие, не говоря уж о том, что ветер дует в мою сторону.

Я смотрю на свои ноги, а затем снова на парня.

— Нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо.

Он слегка отворачивается, будто не может смотреть на меня прямо.

— Пожалуйста, слезь. — Теперь это больше похоже на требование, несмотря на слово «пожалуйста». — Здесь целых семь свободных стульев.

— Почти целых, — исправляю я, тем самым напоминая, как он пытался угробить один из них. Мой ответ ничуть его не веселит. Когда я отказываюсь следовать его указаниям, парень подходит на пару шагов.

— Ты находишься в семи сантиметрах от верной гибели. С меня хватит смертей на сегодня. — Он снова указывает мне слезть. — Ты заставляешь меня нервничать. К тому же портишь весь кайф.

Я закатываю глаза и свешиваю ноги со стороны крыши.

— Ну да, не дай бог твой косяк пропадет даром, — спрыгиваю и вытираю ладони о джинсы, после чего подхожу к нему. — Так лучше?

Незнакомец шумно выдыхает, словно при виде меня на выступе у него и вправду перехватило дыхание. Я прохожу мимо и направляюсь к другой части крыши, с прискорбием отмечая, какой же этот парень симпатичный.

Нет. Симпатичный — это слишком мягко сказано.

Он красив. Ухоженный, явно богатый, выглядит на несколько лет старше меня. В уголках глаз проступают морщинки, пока он следит за мной взглядом, а губы неодобрительно поджимаются. Когда я дохожу до части здания с видом на улицу, то наклоняюсь и смотрю на машины внизу, пытаясь не выдать своего восхищения этим незнакомцем. Судя по одной его стрижке, он из тех мужчин, которые восхищают абсолютно всех, а я отказываюсь подкармливать его эго. Не то чтобы его поведение намекало на наличие этого самого эго. Но на нем повседневная рубашка от «Барберри», а, если память мне не изменяет, я ни разу не находилась в поле зрения того, кто мог бы без зазрения совести ее приобрести.

Сзади доносятся приближающиеся шаги, а затем парень облокачивается на перила рядом со мной. Краем глаза я наблюдаю, как он делает очередную затяжку. Закончив, протягивает косяк мне, но я лишь отмахиваюсь. Последнее, что мне нужно, так это накуриться в компании незнакомца. Его голос и сам как наркотик. Мне даже хочется услышать его снова. Поэтому я задаю вопрос:

— И чем же этот стул так тебя разозлил?

Он смотрит на меня. Действительно смотрит. Парень буквально пронизывает меня взглядом, словно может прочесть все секреты на моем лице. Никогда не видела таких темных глаз. Ну, может, и видела, но они кажутся темнее, когда идут в дополнении с таким внушительным телосложением. Он молчит, но мое любопытство так легко не усмирить. Раз уж он заставил меня слезть с моего умиротворяющего, уютного насеста, то пусть теперь развлекает ответами на навязчивые вопросы.

— Это из-за девушки? — не унимаюсь я. — Она разбила тебе сердце?

Мой вопрос вызывает у него смех.

— Если бы только мои проблемы были так тривиальны, как дела сердечные. — Он прислоняется к стене, чтобы было удобнее на меня смотреть. — На каком этаже ты живешь? — Парень облизывает пальцы и тушит кончик косяка, после чего прячет его обратно в карман. — Раньше я тебя не видел.

— Это потому, что я здесь не живу. — Указываю в сторону своего дома. — Видишь то страховое агентство?

Он прищуривается, глядя в нужном направлении.

— Ага.

— Я живу в соседнем здании. Оно слишком низенькое, чтобы увидеть отсюда. Всего три этажа.

Он снова облокачивается на перила и смотрит на меня.

— Если ты живешь там, то зачем пришла сюда? Тут живет твой парень?

По какой-то причине его вопрос отдает дешевизной. Слишком легко — похабная фразочка для пикапера-любителя. Судя по внешнему виду этого парня, он способен на большее. Отсюда я делаю вывод, что более вычурные фразы он хранит для девушек, которых считает достойными себя.

— Приглянулась крыша, — отвечаю я.

Он поднимает бровь и ждет дальнейших объяснений.

— Мне хотелось подышать свежим воздухом. Подумать о жизни. Я открыла приложение «Планета Земля» и нашла ближайший жилой комплекс с красивой верандой на крыше.

Парень одаряет меня улыбкой.

— По крайней мере, ты экономная. Положительное качество.

По крайней мере?!

Я киваю, потому что действительно экономная. И это действительно положительное качество.

— Зачем тебе нужен был свежий воздух?

Потому что сегодня я похоронила отца и произнесла легендарно провальную поминальную речь, и теперь буквально задыхаюсь.

Я снова смотрю вперед и медленно выдыхаю.

— Давай просто помолчим?

Кажется, мое предложение ему по душе. Он склоняется над перилами и свешивает руку, глядя на улицу внизу. Стоит так с какое-то время, пока я за ним наблюдаю. Наверное, знает, что я пялюсь, но не возражает.

— Месяц назад с этой крыши упал мужчина, — говорит он.

Я бы разозлилась на такое неуважение к моей просьбе, но ему удалось меня заинтриговать.

— Несчастный случай?

Парень пожимает плечами.

— Неизвестно. Это случилось поздно вечером. Его жена сказала, что готовила ужин, пока он пошел на крышу, чтобы поснимать закат. Он был фотографом. Предполагается, что он наклонился над выступом, чтобы сделать красивый снимок неба, и оступился.

Я заглядываю за край, гадая, как же кто-то мог поставить себя в такое положение, чтобы случайно упасть? Но затем вспоминаю, как всего пару минут назад сама сидела на выступе крыши.

— Когда сестра рассказала мне об этом случае, я подумал лишь об одном: получился ли снимок? Надеялся, что камера не упала вместе с ним, иначе все это было насмарку, понимаешь? Умереть из-за любви к фотографии, но не сделать финальный снимок, который стоил тебе жизни.

Его размышления вызывают у меня смех. Хотя я не уверена, что он тут уместен.

— Ты всегда говоришь что думаешь?

Парень пожимает плечами.

— Далеко не всем.

Я не могу сдержать улыбки. Мне нравится, что он не знает меня, но по какой-то причине уже выделяет из толпы. 

Он прислоняется спиной к выступу и складывает руки на груди.

— Ты местная?

Я мотаю головой.

— Нет. Переехала из Мэна после окончания колледжа.

Незнакомец морщит нос, и это даже сексуально. Такой видный парень в рубашке от «Барберри» и со стрижкой за двести баксов — и корчит рожицы.

— Значит, ты в чистилище Бостона? Хреново.

— В каком смысле? — недопонимаю я.

Уголок его губ приподнимается.

— Туристы относятся к тебе как к местной; местные — как к туристке.

Я смеюсь.

— Ух ты! Какое точное описание.

— Я пробыл здесь два месяца и до сих пор не добрался до чистилища, так что у тебя дела идут лучше, чем у меня.

— Что привело тебя в Бостон?

— Ординатура. Да и сестра здесь живет. — Он топает ногой по крыше. — Прямо под нами, вообще-то. Вышла замуж за технически подкованного парня из Бостона, и он купил весь верхний этаж.

Я опускаю взгляд.

— Весь этаж?

Он кивает.

— Этот везучий ублюдок работает на дому. Зарабатывает семизначную цифру в год, даже не снимая пижамы.

И вправду везучий ублюдок.

— А что за ординатура? Ты врач?

Снова кивает.

— Нейрохирург. Осталось чуть меньше года, и тогда я получу сертификат.

Стильный, с хорошо поставленной речью и умный. А еще курит. Будь это вопрос на экзамене, я бы вычеркнула лишнее.

— Разве докторам можно курить травку?

Парень ухмыляется.

— Наверное, нет. Но если мы не будем периодически себе потворствовать, то с этих выступов совершится гораздо больше прыжков. Это я тебе гарантирую. — Он снова поворачивается к улице и подставляет ладони под подбородок. Его глаза закрыты, словно он наслаждается дуновением ветра. Теперь он уже не выглядит таким внушительным.

— Хочешь узнать то, что знают только местные?

— Конечно, — отвечает он, возвращая свое внимание ко мне.

Я указываю на восток.

— Видишь то здание? С зеленой крышей?

Парень кивает.

— За ним, на улице Мелчер, есть еще одно здание. А на нем построен дом. Совершенно обычный дом, но на крыше. Его не видно с улицы, а здание настолько высокое, что о нем мало кто знает.

Мне явно удалось впечатлить этого незнакомца.

— Правда?

Я киваю.

— Я увидела его, когда искала крышу в приложении. Судя по всему, разрешение на строительство дали в 1982-м году. Представляешь, насколько это круто? Жить в доме на здании?

— Вся крыша в твоем распоряжении.

Об этом я не подумала. Будь она моей, я бы развела там сад. У меня была бы отдушина.

— Кто там живет? — спрашивает парень.

— Никто не знает. Это одна из главных загадок Бостона.

Он смеется, а затем с любопытством смотрит на меня.

— А какие еще загадки у Бостона?

— Твое имя. — Стоит мне это произнести, как я хлопаю себя по лбу. Прозвучало как убогая фразочка для пикапа; теперь мне остается лишь посмеяться над собой.

Он улыбается.

— Райл. Райл Кинкейд.

Я вздыхаю, погружаясь в свои мысли.

— Какое чудесное имя.

— Почему же оно вызвало у тебя столько грусти?

— Я бы все за такое отдала.

— Тебе не нравится имя Лили?

Я наклоняю голову вбок и вздергиваю бровь.

— Моя фамилия… Блум[1].

Он молчит. Я вижу, как Райл пытается не выдать своей жалости.

— Знаю, это ужасно. Имя для двухлетней девочки, а не двадцатитрехлетней девушки.

— Имя двухлетней девочки останется таким же, как бы она ни повзрослела. Мы не можем перерасти свои имена, Лили Блум.

— К несчастью для меня. Но, что еще хуже, я обожаю садоводство. Люблю выращивать растения. Это моя страсть. Я всегда мечтала открыть цветочный магазин, но, боюсь, тогда люди подумают, что мое желание было неискренним. Что я просто пытаюсь нажиться на своем имени и что это вовсе не мое призвание.

— Может, и так, — задумчиво произносит Райл. — Тебе-то какая разница?

— Никакой, наверное. — Я ловлю себя на том, что тихо нашептываю под нос «Цветы Лили». Райл слегка улыбается. — Это действительно классное имя для цветочницы. Но я получила степень магистра по бизнесу. Такая работа была бы серьезным понижением, тебе не кажется? Я устроилась в самую крупную маркетинговую фирму в Бостоне.

— Открыть собственный бизнес — едва ли понижение.

Я поднимаю бровь.

— Если только он не провалится.

Он согласно кивает.

— Если не провалится. Итак, какое же твое второе имя, Лили Блум?

Я недовольно стону, и Райл оживляется.

— Хочешь сказать, тут все еще хуже?

Я прячу лицо в ладони и киваю.

— Роза?

Качаю головой.

— Хуже.

— Фиалка?

— Если бы. — Я кривлюсь, а затем бормочу: — Блоссом[2].

На несколько секунд наступает полная тишина.

— Черт побери, — тихо произносит Райл.

— Ага. Блоссом — девичья фамилия моей матери, и из-за синонимичных фамилий родители решили, что их свела сама судьба. Так что, естественно, когда родилась я, их выбор пал на название цветка.

— Ну и сволочи же твои родители.

Один из них. Был.

— Мой отец умер на этой неделе.

Райл косится на меня.

— Хорошая попытка, но я на это не куплюсь.

— Я серьезно. Поэтому я и пришла сюда. Думаю, мне просто нужно было хорошенько выплакаться.

Он смотрит на меня с подозрением, пытаясь понять, не морочу ли я ему голову. Но не извиняется за свой прокол. Вместо этого его глаза сияют интересом, словно его любопытство на самом деле искреннее.

— Вы были близки?

Сложный вопрос. Я упираюсь руками в подбородок и снова смотрю на улицу.

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Как дочь я любила его. Как человек — ненавидела.

Я чувствую на себе его взгляд.

— Мне нравится твоя честность.

Ему нравится моя честность! Кажется, я краснею.

Мы снова молчим с какое-то время.

— Тебе никогда не хотелось, чтобы люди стали более открытыми? — вдруг спрашивает Райл.

— Это как?

Он давит пальцем на кусочек отколовшейся штукатурки, пока тот не ломается. Затем скидывает его за край крыши.

— Мне постоянно кажется, что все вокруг притворяются, хотя в глубине души мы все одинаково неудачники. Просто некоторые это лучше скрывают.

Либо он под кайфом, либо просто очень интроспективный парень. В любом случае, я не против. Люблю разговоры, на которые не существует однозначных ответов.

— Не думаю, что подобная самозащита — это плохо. Голая правда не всегда так уж и хороша.

Он смотрит на меня с секунду.

— «Голая правда». Мне нравится.

Райл разворачивается и идет к середине крыши. Затем поправляет спинку одного из лежаков и устраивается на нем. Убирает руки за голову и поднимает взгляд к небу. Я занимаю соседний лежак и подстраиваю его под тот же уровень, что у Райла.

— Расскажи мне голую правду, Лили.

— О чем?

Он пожимает плечами.

Продолжение: Часть 2