— Не знаю. О чем-то, чем ты не гордишься. О чем-то, из-за чего я почувствую себя не таким неудачником в душе.

Он смотрит в небо и ждет моего ответа. Мой взгляд проходится по линии его подбородка, изгибу щек, контуру губ. Его брови сведены к переносице от глубоких раздумий. Не знаю почему, но, похоже, ему не помешает отвлеченная беседа. Я обдумываю его вопрос и пытаюсь подобрать честный ответ. Придумав его, тоже поднимаю глаза к небу.

— Мой отец был склонен к насилию. Не по отношению ко мне — к маме. Он так злился, когда они ругались, что порой бил ее. Если это происходило, следующую неделю или две он пытался загладить вину. Покупал ей цветы или водил нас на ужин в ресторан. Иногда он покупал мне подарки, потому что знал, как я ненавидела их ссоры. Будучи ребенком, я даже ждала тех вечеров, когда они ругались. Потому что знала: если он ее ударит, следующие две недели будут прекрасными. — Я замолкаю. По-моему, я даже себе в этом не признавалась. — Конечно, будь моя воля, он бы никогда к ней не притронулся. Но насилие было неминуемым в их браке, и оно стало нормой. Когда я повзрослела, то поняла, что игнорирование проблемы делало меня соучастницей. Большую часть своей жизни я ненавидела отца, но не уверена, что я лучше него. Быть может, мы оба плохие.

Райл поворачивается ко мне с задумчивым видом.

— Лили, — обращается он, делая акцент на моем имени. — Нет такого понятия, как плохой человек. Мы просто люди, которые иногда совершают плохие поступки.

Я открываю рот, чтобы ответить, но его слова лишают меня дара речи. «Мы просто люди, которые иногда совершают плохие поступки». Наверное, в каком-то смысле это так. Не бывает только хороших или только плохих. Просто некоторым приходится прилагать больше усилий, чтобы подавить в себе плохое.

— Твоя очередь, — говорю я.

Судя по его реакции, ему не хочется играть в эту игру. Райл тяжко вздыхает и проводит рукой по волосам. Затем открывает рот и закрывает. Задумывается о чем-то и, наконец, говорит:

— Сегодня я видел, как умер маленький мальчик. — Его голос сквозит печалью. — Ему было всего пять. Они с младшим братом нашли пистолет в родительской спальне. Младшенький взял его в руки и случайно выстрелил.

У меня сжимается живот. Кажется, такая правда — для меня слишком.

— К тому времени, как его положили на операционный стол, было уже поздно. Все медсестры и доктора соболезновали семье. Причитали: «Бедные родители»! Но когда я вышел в зал ожидания, чтобы сказать этим родителям, что их ребенок не выжил, то не чувствовал ни капли жалости. Я хотел, чтобы они страдали. Чтобы почувствовали вес своего невежества за то, что оставили заряженный пистолет в пределах досягаемости двух невинных детей. Хотел, чтобы они знали, что не только потеряли ребенка, но и полностью испортили жизнь того, кто случайно нажал на курок.

Боже милостивый. Я не готова к чему-то столь мрачному.

Даже не представляю, как семья это переживет.

— Бедный брат этого мальчика. Представить себе не могу, что с ним теперь будет… после подобного зрелища.

Райл смахивает что-то с колена джинсов.

— Это навсегда сломает его, вот что.

Я поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть ему в лицо, и подпираю голову рукой.

— Это тяжело? Видеть такие случаи каждый день?

Он слегка качает головой.

— Должно быть намного тяжелее, но чем чаще я вижу смерть, тем больше она становится частью жизни. Не знаю, что и думать по этому поводу. — Он снова встречается со мной взглядом. — Давай еще одну историю. По-моему, моя оказалась более извращенной.

Я не согласна, но все равно рассказываю ему о своем извращенном поступке, совершенном всего двенадцать часов назад.

— Два дня назад мама спросила, хочу ли я прочитать поминальную речь на похоронах отца. Я ответила, что не особо — мол, боюсь так расплакаться, что не смогу говорить перед толпой, — но это была ложь. Мне просто не хотелось этого делать, так как, по-моему, поминальные речи должны зачитываться теми, кто уважал покойного. А я не уважала отца.

— Так ты прочла речь?

Киваю.

— Ага. Этим утром. — Я сажусь и подбираю под себя ноги, поворачиваясь лицом к Райлу. — Хочешь послушать?

Он улыбается.

— Еще как.

Я опускаю руки на колени и вдыхаю поглубже.

— Я понятия не имела, что сказать. Где-то за час до похорон я предупредила маму, что не хочу читать речь. Она ответила, что в этом нет ничего сложного и что мой отец хотел бы, чтобы я ее прочла. Все, что от меня требуется, — это подняться на подиум и назвать пять достоинств моего отца. В общем… так я и сделала.

Райл заинтригованно поднимается на локти. Видит по моему лицу, что дальше все становится хуже.

— О нет, Лили. Что ты натворила?

— Давай я воспроизведу ситуацию. — Я встаю и обхожу лежак с другой стороны. Выпрямляюсь и делаю вид, что осматриваю ту же переполненную людьми комнату, в которой была этим утром. Прочищаю горло.

— Здравствуйте. Я — Лили Блум, дочь покойного Эндрю Блума. Спасибо, что присоединились к нам сегодня и оплакиваете его потерю. Я хотела бы ненадолго отнять ваше время, чтобы почтить его жизнь, поделившись с вами пятью достоинствами моего отца. Первое…

Я опускаю взгляд на Райла и пожимаю плечами.

— Все.

Он садится.

— В смысле?

Я снова устраиваюсь на лежаке.

— Я простояла там целых две минуты и не произнесла ни слова. У этого мужчины не было достоинств. Поэтому я просто молча смотрела на толпу, пока мама не догадалась, что я задумала, и не попросила дядю увести меня с подиума.

Райл наклоняет голову вбок.

— Ты что, шутишь? Ты зачитала антипоминальную речь на похоронах собственного отца?

Киваю.

— Я не горжусь этим поступком. Кажется. В смысле, будь все по-моему, он был бы прекрасным человеком, и я бы зачитывала эту речь целый час.

Райл ложится обратно.

— Ух ты, — качает головой. — Ты прям мой герой. Ты только что обставила мертвого мужика.

— Как грубо.

— Ну, что поделать. Голая правда — та еще стерва.

Я смеюсь.

— Твоя очередь.

— Мне тебя не победить, — говорит он.

— Уверена, ты можешь что-нибудь придумать.

— Вряд ли.

Я закатываю глаза.

— Можешь-можешь. Не заставляй меня чувствовать себя худшей из нас двоих. Расскажи мне самую недавнюю мысль, которую большинство людей не озвучили бы вслух.

Он снова убирает руки за голову и смотрит мне прямо в глаза.

— Я хочу с тобой переспать.

Я разеваю рот от удивления. Затем быстро закрываю.

Кажется, меня лишили дара речи.

Райл кидает мне невинный взгляд.

— Ты просила самую недавнюю мысль — вот, пожалуйста. Ты красивая. Я — парень. Будь ты заинтересована в сексе на одну ночь, я бы отвел тебя в спальню и трахнул.

Я даже не могу на него смотреть. Его заявление вызывает у меня множество эмоций одновременно.

— Ну, я не заинтересована.

— Я так и подумал. Твоя очередь.

Он такой невозмутимый; ведет себя так, словно и не затыкал меня своей беспечной фразой.

— Мне нужна минутка, чтобы собраться после такого, — со смешком отвечаю я. Пытаюсь придумать что-то шокирующее, но никак не оправлюсь после его слов. Сказанных вслух. Может, все дело в том, что он нейрохирург, а я даже не представляла, что такая образованная личность может столь небрежно кидаться словом «трахать».

Я собираюсь с силами… отчасти… и выпаливаю:

— Ладно. Раз уж мы затронули эту тему… мой первый секс был с бездомным.

Райл снова оживляется и поворачивается ко мне.

— О-о-о, мне нужны подробности.

Я убираю руку за голову.

— Я выросла в Мэне. Мы жили в приличном районе, но улицы за нашим домом были не в лучшем состоянии. Наш задний двор смежался с заброшенным домом, примыкающим к двум пустым участкам. Я подружилась с парнем по имени Атлас, который жил в этом доме. Никто, кроме меня, не знал, что он там. Я носила ему еду, одежду и другие необходимые вещи. Пока об этом не узнал мой отец.

— Что он сделал?

Я сжимаю челюсти. Не знаю, зачем вспомнила об этом, когда ежедневно заставляю себя не думать о тех временах.

— Избил его. — Это единственная голая правда, которую я готова рассказать. — Твой черед.

Он молча смотрит на меня с пару секунд, словно знает, что в этой истории кроется что-то большее. Но затем отворачивается.

— Меня отвращает мысль о браке. Мне почти тридцать, но я совсем не хочу жениться. И уж тем более заводить детей. Единственное, чего я хочу от жизни, — это успеха. Огромного. Но если кому-нибудь в этом признаюсь, то буду выглядеть высокомерным.

— Профессионального успеха? Или социального статуса?

— И того и другого. Любой может завести ребенка. Любой может жениться. Но далеко не каждый может стать нейрохирургом. Я очень этим горжусь. И хочу стать не просто хорошим нейрохирургом. Мне нужно быть лучшим в своей сфере.

— Ты прав. Звучит высокомерно.

Райл улыбается.

— Мама боится, что я трачу жизнь впустую, потому что все свое время посвящаю работе.

— Ты — нейрохирург, и мать в тебе разочарована? — Я смеюсь. — Господи, безумие какое-то. Родители хоть когда-нибудь бывают довольны детьми? Могут ли они достичь достойного уровня в их глазах?

Он качает головой.

— Не мои точно. Мой запал редко встречается в людях, так что я лишь обреку их на провал. Поэтому у меня никогда и не будет детей.

— На самом деле, я думаю, что это достойно уважения, Райл. Мало кто готов признать, что он слишком эгоистичен, чтобы заводить детей.

Еще одно покачивание головой.

— О-о, я слишком эгоистичен для детей. И определенно слишком эгоистичен для серьезных отношений.

— И как же ты их избегаешь? Просто ни с кем не встречаешься?

Он косится на меня, и его губы расплываются в легкой ухмылке.

— Когда у меня есть время, мои потребности удовлетворяются разными девушками. Я не испытываю недостатка в данной области, если тебя это интересует. Но любовь никогда меня не привлекала. Как по мне, это скорее обуза, чем что-либо еще.

Хотела бы и я так смотреть на любовь. Жизнь стала бы гораздо легче.

— Я тебе завидую. Есть у меня фантазия о том, что где-то в мире ждет мой идеальный мужчина. Но я слишком быстро пресыщаюсь, поскольку никто не соответствует моим требованиям. Такое впечатление, что я в вечных поисках Священного Грааля.

— Тебе стоит попробовать мой метод, — советует Райл.

— Это какой?

— Секс на одну ночь. — Он многозначительно поднимает бровь, словно в знак приглашения.

Хорошо, что сейчас ночь, иначе он бы увидел, как мое лицо заливается краской.

— Я не стану спать с человеком, с которым в дальнейшем у меня ничего не будет. — Я говорю это вслух, но мои слова звучат крайне неубедительно.

Райл медленно вдыхает, а затем перекатывается на спину.

— Ты не такая, да? — В его голосе слышатся нотки разочарования.

Я тоже его чувствую. Даже не знаю, отказала бы я ему, если бы Райл попытался ко мне подкатить. Но, скорее всего, я уже лишила себя этой возможности.

— Если ты отказываешься спать с незнакомцем… — он снова встречается со мной взглядом. — То как далеко ты готова зайти?

На это у меня нет ответа. Я перекатываюсь на спину, поскольку его взгляд заставляет меня переосмыслить свое мнение насчет одноночек. Не то чтобы я совсем против. Просто мне пока не поступало предложений от мужчин, которых я сочла бы достойными.

До сегодня. Наверное. Можно ли вообще считать его слова предложением? Я никогда не умела кокетничать.

Внезапно Райл хватается за край моего лежака и молниеносным движением — даже не прилагая усилий — вплотную притягивает его к себе.

Я замираю всем телом. Теперь парень так близко, что я чувствую тепло от его дыхания, растопляющего холодный воздух. Если подниму голову, наши лица окажутся в миллиметрах друг от друга. Я отказываюсь смотреть на него, поскольку тогда он наверняка меня поцелует, а мне ничего о нем не известно, помимо голой правды. Но это никоим образом не тяготит мою совесть, когда Райл кладет свою мощную руку мне на живот.

— Как далеко ты готова зайти, Лили? — спрашивает парень низким, обольщающим голосом, который пронизывает прямо до кончиков пальцев.

— Не знаю, — шепчу я.

Его ладонь подбирается к краю моей рубашки. Райл медленно задирает ее, пока не показывается тонкая полоска живота.

— О, боги, — шепчу я, ощущая жар от его руки, пока она гладит мою кожу.

Несмотря на доводы рассудка, я снова к нему поворачиваюсь, и то, что я вижу в его глазах, полностью меня завораживает. Райл выглядит исполненным надежды, уверенности и голода. Закусывает нижнюю губу и начинает забираться рукой мне под рубашку. Он наверняка чувствует, как колотится мое сердце в груди. Черт, да он, наверное, его слышит!

— Не слишком далеко? — спрашивает парень.

Не знаю, откуда во мне это взялось, но я качаю головой.

— И близко нет.

Ухмыльнувшись, он поддевает мой лифчик, ласково проводя пальцами по коже, покрывшейся мурашками. Как только мои веки смыкаются, воздух оглушает пронзительный звонок. Рука Райла замирает, и тут нас обоих осеняет, что это телефон. Его телефон.

Парень упирается лбом мне в плечо.

— Черт!

Я недовольно хмурюсь, когда его ладонь выскальзывает из-под моей рубашки. Он роется в кармане в поисках телефона, встает и отходит на пару шагов, чтобы ответить на звонок.

— Доктор Кинкейд. — Райл внимательно слушает, схватившись рукой за затылок. — Что насчет Робертса? Сейчас же не моя смена! — Снова тишина, после которой следует: — Да, дайте мне десять минут. Уже в пути.

Он завершает разговор и прячет телефон обратно в карман. А когда поворачивается ко мне, то выглядит немного разочарованным. Он указывает на дверь, ведущую на лестничную площадку.

— Я должен…

Я киваю.

— Ничего страшного.

Райл смотрит на меня с несколько секунд и поднимает палец.

— Не шевелись, — просит он, снова доставая телефон. Затем подходил на пару шагов и подносит его ко мне, словно собирается сфотографировать. Я чуть было не возражаю, хоть и не знаю почему. Я полностью одета. Просто по какой-то причине чувствую себя голой.

Он фотографирует меня на лежаке с закинутыми за голову руками. Понятия не имею, зачем ему эта фотография, но мне нравится, что он ее сделал. Что он хочет запомнить меня, несмотря на то, что мы больше никогда не встретимся.

Райл смотрит на экран и улыбается. Я тоже склоняюсь к тому, чтобы его сфотографировать, но сомневаюсь, что мне нужно напоминание о человеке, которого я больше не увижу. От этой мысли становится грустно.

— Было приятно познакомиться, Лили Блум. Надеюсь, ты все же осуществишь свою мечту, наперекор всему.

Я улыбаюсь, ощущая одновременно печаль и недоумение. Не припомню, чтобы когда-либо проводила время с кем-то, как этот парень — кем-то с совершенно другим образом жизни и налоговой категорией. Вряд ли мне еще подвернется такая возможность. Но я рада знать, что мы не так уж и отличаемся.

Заблуждение подтвердилось.

На секунду он опускает взгляд в пол и стоит как-то неуверенно. Словно борется с желанием сказать мне что-то еще и пониманием, что пора уходить. Райл кидает на меня прощальный взгляд — на сей раз не с таким уже каменным лицом. Я вижу его разочарование, прежде чем он поворачивается и уходит в противоположную сторону. Парень открывает дверь, и я слышу, как затихают его шаги, пока он спускается вниз по лестнице. Я снова остаюсь одна на крыше, но, как ни странно, теперь это вызывает у меня легкую грусть.