12.

             Паранойя надо мной нависла…
Когда в глазах моих увидишь ты однажды
Отсутствие здравомыслия,
Будешь ли любить меня так же?

             —The Avett Brothers, Paranoia in B Flat Major

            Глава двенадцатая

 

           Эдди никогда раньше не бывала у меня дома. Но вы бы об этом ни за что не догадались, глядя как она уверенно заходит через входную дверь. Она продолжает тащить меня за собой, даже когда мы оказываемся внутри. Мама сидит на диване, с улыбкой посматривая на несущуюся к ней незнакомку, тянущую за собой ее разгневанную дочь. Должна признать, удивление на лице мамы не может не радовать.

Эдди пихает меня на диван и давит на плечи, пока я не сажусь рядом с мамой. Девушка занимает место за кофейным столиком, прямо напротив нас, спина прямая, подбородок поднят высоко. Она у нас за главную.

— Я Эдди, лучшая подруга вшей дочери, — говорит она маме. — Ну вот, а теперь, когда мы все знакомы, давайте перейдем к делу.

Мама смотрит на меня, потом опять на Эдди, и не отвечает. Мне, честно говоря, тоже нечего сказать. Не знаю, к чему подруга ведет, потому все, что я могу сделать, это позволить ей продолжить.

— Джулия, верно? Вас так зовут?

Мама кивает.

— Джулия, у Лэйкен есть вопросы. Множество вопросов. У вас — ответы. — Эдди смотрит на меня. — Лэйкен, ты спрашиваешь, твоя мама отвечает. — Она посмотрела на нас одновременно. —  Вот так мы будем вести переговоры. Вопросы есть? Ко мне, имеется в виду.

Мы с мамой качаем головами. Девушка встает.

— Тогда ладно. Мое дело сделано. Позвони мне позже.

Эдди переступает через столик и направляется к выходу, но вдруг разворачивается и возвращается к нам. Она обвивает руками шею моей матери. Та смотрит на меня широко распахнутыми глазами, а затем обнимает в ответ. Эдди продолжает сжимать шею моей матери непривычно долгое время, но, наконец, отпускает. Она улыбается нам, опять перепрыгивает через столик и выходит через дверь. И она ушла. Вот так просто.

Мы обе сидим в молчании, пялясь на входную дверь — недоумевая, что именно не так с Эдди. Или, скорее, что с ней так. Трудно сказать. Я оглядываюсь на маму, и мы обе смеемся.

— Вау, Лэйк. Ты умеешь выбирать друзей.

— Знаю. Она невероятная, правда?

Мы устраиваемся на диване, мама тянется, и хлопает по моей руке.

— Лучше сделать, как она сказала. Задавай вопрос, а я отвечу так подробно, как смогу.

Я решаю не тянуть резину.

— Ты умрешь?

— Разве не все умрут? — отвечает она.

— Это вопрос. Ты должна просто отвечать.
           Она вздыхает, будто мешкает, не особо желая отвечать.

— Возможно. Должно быть, — признает она.

— Когда? Насколько все плохо?

— Лэйк, может, мне стоит сначала объяснить. Я дам тебе подробное объяснение, с чем мы имеем дело.

Она встает и идет на кухню, занимая место у барного столика. Она показывает мне сесть с ней и хватает ручку с листком бумаги, а затем начинает что-то записывать.

— Есть два вида рака легких. Мелкоклеточный и немелкоклеточный. К сожалению, у меня мелкоклеточный, который быстрее развивается. — Она рисует диаграмму. — Мелкоклеточный рак также может быть ограниченным или расширенным. — Она указывает на нарисованную пару легких. — Мой был ограниченным. Что значит, он сохранялся в этой части. — Она обводит нужную часть легких и ставит точку. — Здесь они нашли опухоль. Симптомы появились за пару месяцев до смерти твоего отца. Он заставил меня пойти на биопсию и тогда мы обнаружили, что она злокачественная. Мы искали подходящего доктора и решили, что лучше всего будет найти его в Мичигане — Детройт. Он специализировался на МРЛ[1]. Мы решили переехать еще даже до смерти твоего папы. Мы…

— Мам, помедленнее.

Она кладет ручку.

— Мне нужна минутка. Боже, впечатление, что я на уроке сижу.

Я кладу голову на руки. У нее были месяцы на обдумывание ситуации. И говорит она так, будто учит меня, как испечь торт!

Мама спокойно ждет, пока я встаю и иду в ванную. Плеснув воды на лицо, я смотрю на свое отражение в зеркале. Выгляжу ужасно. Я не смотрела на себя с тех пор, как ушла прошлой ночью с Гевином и Эдди. Тушь размазана под глазами. Они выглядят опухшими. На голове бардак. Я смываю макияж и расчесываю волосы, прежде чем вернуться на кухню и вновь слушать рассказ о том, как она умрет.

Мама поднимает голову, когда я возвращаюсь, и я киваю, давая ей добро на продолжение.

— Через неделю после того, как мы решили переехать в Мичиган, поближе к доктору, твой отец умер. Я была так поглощена горем, его смертью, похоронами и всем остальным, что пыталась вытеснить из головы то, что происходило со мной. Я не ходила к доктору три месяца. Клетка превратилась из ограниченной в расширенную.

Она отворачивается, явно устыдившись. Ее голос становиться тише.

— Я винила себя в сердечном приступе мужа. Знала, что к этому привел стресс от диагноза. — Она встает и проходит в гостиную, чтобы выглянуть в окно.

— Почему ты мне не сказала? Мам, я бы помогла тебе. Ты не должна была справляться со всем в одиночку.

— Теперь я это знаю. Но у меня была стадия отрицания. Я злилась. Надеялась на чудо, наверное. Не знаю. Дни стали неделями, затем месяцами. И теперь мы здесь. Три недели назад я вновь пошла на химиотерапию.
            — Это же хорошо, так? Если тебе назначили химиотерапию, значит, есть шанс избавиться от опухоли.

Она качает головой.

— Это не для борьбы с ней, Лэйк. А чтобы уменьшить мою боль. Это все, что они могут пока сделать.

Я опускаю голову на руки и плачу. Удивительно, как много слез может излить один человек. Как-то ночью, после смерти отца, я плакала так много, что у меня началась паранойя, что я приношу вред своим глазам, и я решила загуглить этот вопрос. Я вбила «может ли человек слишком много плакать?». Как оказалось, все в итоге засыпают и перестают плакать, чтобы дать своему телу отдых. Так что нет, плакать слишком много нельзя.
            Я хватаю салфетку и делаю пару глубоких вдохов, пытаясь сдержать оставшиеся слезы. Меня уже тошнит от них.

Я чувствую, как меня обхватывают мамины руки, потом поворачиваюсь и обнимаю ее в ответ. Мое сердце болит за нее. За нас. В конце концов, она начинает кашлять и отворачивается. Я смотрю за ней, пока она кашляет, хватая ртом воздух. Она выглядит такой больной. Как я не заметила? Ее щеки стали впалыми. Волосы — тонкими. Я едва узнаю ее. Я была так сосредоточена на своем несчастье, что даже не заметила, как моя родная мать исчезла на моих глазах.

Она прокашлялась и вернулась на свое место у стола.

— Мы расскажем Келу сегодня. Бренда приедет в семь, хочет быть здесь, поскольку вскоре станет его опекуном.

Я смеюсь. Она же шутит. Верно?

— В смысле его опекуном?

— Лэйк. Ты все еще школьница, скоро пойдешь в колледж. Я не жду, что ты все бросишь. Я не хочу, чтобы ты это делала. У Бренды это будет не первый ребенок. Она хочет этим заниматься. Она нравится Келу.

Я через многое прошла за этот год. Но это мгновение, эти слова, которые только что сорвались с ее губ — я никогда не была в такой ярости.

Я встаю и хватаю спинку стула, кидая его на пол с такой силой, что сидение начинает отваливаться. Она вздрагивает, когда я кидаюсь к ней, указывая пальцем ей в грудь.

— Она НЕ получит Кела! Ты не отдашь ей МОЕГО брата! — я кричала так громко, что мое горло заболело.
            Она попыталась успокоить меня, положив руки на мои плечи, но я уворачиваюсь.

— Лэйк, прекрати! Остановись! Ты все еще учишься в школе! Ты еще даже не поступила в колледж, чего ты от меня хочешь? У нас больше никого нет, — она идет за мной, пока я направляюсь к выходу. — У меня больше никого нет, Лэйк, — кричит она.

Я открываю дверь и разворачиваюсь к ней, игнорируя ее слезы и продолжая кричать.

— Ты не расскажешь ему сегодня! Ему не стоит пока знать об этом. В твоих интересах ему ничего не говорить!

— Мы должны ему сказать. Он должен знать, — говорит она. Теперь она идет за мной по тропинке от дома. Я продолжаю шагать.

— Мама, иди домой! Просто иди! С меня хватит этих разговоров! И если ты хочешь еще когда-нибудь меня увидеть, то НЕ РАССКАЖЕШЬ ЕМУ!

Я слышу, как ее всхлипы стихают, закрывая дверь в гостиную Уилла за собой. Я бегу в его спальню и бросаюсь на кровать. Я не просто плачу; я всхлипываю, вою, кричу.

            ***

 

Я никогда не употребляла наркотики. Если не считать глотка маминого вина, когда мне было четырнадцать, я даже никогда не пила алкоголь. Не то чтобы я сильно боялась или была слишком правильной. Если честно, мне просто никогда ничего из этого не предлагали. Я никогда не ходила на вечеринки в Техасе. Никогда не проводила ночь с кем-то, кто бы попытался уговорить меня на нелегальный поступок. Честно, я никогда не оказывалась в ситуации, где могла бы поддаться давлению сверстников. Пятничные вечера я проводила на футбольных матчах. По субботам папа брал нас в кино, а потом вез на ужин. В воскресение я делала домашнее задание. Такова была моя жизнь.

Было одно исключение, когда у двоюродной сестры Керрис была свадьба, и она меня пригласила. Мне было шестнадцать, она только что получила водительские права, и церемония только что закончилась. Мы остались допоздна, чтобы помочь прибраться. Очень классно провели время. Пили пунш, доедали остатки торта, танцевали, пили еще пунш. Довольно быстро мы поняли, что кто-то долил в него коньяк, поскольку нам было слишком весело. Я не помню, как много мы его выпили. Слишком много, чтобы остановиться, когда мы заметили, что пьяны. Мы не думали дважды, залезая в машину, чтобы поехать домой. Нам удалось проехать милю, прежде чем она вильнула и врезалась в дерево. Я поцарапала кожу над глазом, а подруга сломала руку. В итоге, мы были в порядке. Кстати говоря, машина была вполне в приемлемом состоянии. Но вместо того, чтобы поступить разумно и дождаться помощи, мы развернулись и поехали обратно, чтобы позвонить папе. Проблемы, в которые мы вляпались на следующий день, уже совсем другая история.

Но было одно мгновение, как раз перед тем, как мы врезались в дерево. Всю дорогу мы смеялись с того, как она произносила слово «пузырек». Мы произносили его вновь и вновь, пока машина не начала съезжать с дороги. Я видела дерево и знала, что мы вот-вот в него врежемся. Но время будто бы замедлилось. Оно могло быть в пяти миллионах футов от нас. Вот как много времени ушло на то, чтобы действительно в него врезаться. Единственный, о ком я думала, был Кел. Единственный. Я не думала о школе, мальчиках, колледже, который я пропущу, если умру. Я думала о Келе, и о том, что он единственный, кто мне важен. Единственный, кто имел значение за секунду до того, как я чуть не умерла.

            ***

 

 

Я вновь заснула в кровати Уилла. Знаю это потому, что когда я открыла глаза, то больше не плакала. Видите? Люди не могут плакать вечно. Все в итоге засыпают.

Я ожидаю, что слезы вернутся, стоит туману в моей голове развеяться, но, вместо этого, я чувствую себя мотивированной, обновленной. Будто участвую в какой-то миссии. Я встаю с кровати и чувствую странную потребность прибраться. И спеть. Мне нужна музыка. Я направляюсь в гостиную и немедленно нахожу то, что искала. Стереосистему. Мне даже не нужно искать музыку, когда я ее включаю, там уже играет диск «The Avett Brothers». Я ставлю свою любимую песню, делаю ее погромче, и берусь за дело.

К сожалению, дом Уилла на удивление чист, учитывая, что в нем обитают две особи мужского пола, потому мне приходится приложить много усилий на поиски, чем бы себя занять. Первым делом я нахожу ванную, что хорошо. Я знаю, что девятилетние не очень хорошо целятся, потому начинаю оттирать туалет, пол, душ, раковину. Все чисто.

Дальше я перехожу в спальни, где все кладу на места, застилаю кровати… дважды. Затем я иду в гостиную, где убираю пыль и прохожусь пылесосом. Я мою полы в ванной и протираю каждую возможную поверхность. В итоге я оказываюсь у кухонной раковины, где мою единственную грязную посуду в доме — наши с Эдди стаканы.

Уже почти семь, когда я слышу приближение машины Уилла. Он и мальчики заходят в дом и останавливаются, увидев меня на полу его гостиной.

— Что ты делаешь? — спрашивает Колдер.

— Расставляю в алфавитном порядке, — отвечаю я.

— Что именно? — интересуется Уилл.

— Все. Вначале фильмы, потом музыку. Колдер, я расставила книги в твоей комнате. И твои игры, но некоторые из них начинались с цифр, потому их я поставила в начале. — Я указываю на кучку рядом со мной. — Это рецепты. Я нашла их на холодильнике. Их я расставила по категориям; говядина, баранина, свинина, курица. Затем я растасовала их по…

— Мальчики, идите к Келу. Скажите Джулии, что вы вернулись, — сказал Уилл, продолжая смотреть на меня.

Мальчики не двигаются. Они просто пялятся на карточки с рецептами передо мной.

— Сейчас же! — кричит Уилл. Оба быстро отворачиваются и идут к двери.

— У тебя очень странная сестра, — слышу я слова Колдера.

Уилл садится на диван, а я продолжаю раскладывать карточки в алфавитном порядке.

— Ты же учитель, — говорю я. — Мне стоит класть «Суп с запеченной картошкой» к картошке или к супу?

— Остановись, — говорит он. Вид у парня угрюмый.
            — Я не могу остановиться, дурачек. Я еще не закончила. Если остановлюсь сейчас, ты не будешь знать где искать… — Я хватаю первую попавшуюся карточку с пола. — «Вяленого цыпленка»? — Вот именно его. Я бросаю карточку в кучу.

Уилл оглядывает гостиную, затем встает и идет на кухню. Я вижу, как он проводит пальцем по плинтусу. Хорошо, что я позаботилась о нем. Он идет по коридору и возвращается через пару минут.