2.

 В нашу первую ночь в Лондоне мне снились Гензель и Гретель, вернее, Мия и я были Гензелем и Гретель, и мама выгоняла нас в лес.

 — Для вас так будет лучше! — сказала она, и исчезла среди деревьев. Бедный маленький Гензель и я беспомощно блуждали, пока не пришли к пряничному домику. К счастью, я проснулась до того, как оттуда вышла злая ведьма, и на секунду мне стало легче, но потом я вспомнила, что сон не так сильно отличался от реальности.

Предложение "Для вас так будет лучше!" мама вчера произнесла раз семнадцать, и я до сих пор была настолько зла на неё, что могла только не переставая скрежетать зубами.

Мне уже было ясно, что люди в возрасте за сорок тоже имеют право на полноценную личную и любовную жизнь, но не могла бы она подождать до того, как мы вырастем? Это же дело всего пары лет. И если она непременно хочет быть с мистером Изменение Планов, не могла бы она обойтись отношениями по выходным? Или ей обязательно надо было ставить всю нашу жизнь с ног на голову? Могла бы она, по меньшей мере, нас спросить?

В действительности, мистера Изменение Планов звали Эрнест Спенсер, и вчера вечером он привёз нас сюда на своей машине. Всю поездку он столь непринуждённо вёл беседу, будто и не замечал, что Мия и я от ярости и разочарования с трудом боролись со слезами и не сказали ни единого слова. (Это действительно был очень долгий путь из аэропорта в город). Только когда Эрнест вытащил чемодан из багажника, и пакет с сыром, Мия вдруг обрела дар речи.

 — Нет-нет! — сказала она с милейшей улыбкой, и отдала ему сырный пакет обратно. — Это для вас. Гостинец из Швейцарии.

Эрнест с мамой обменялись восхищёнными взглядами.

 — Спасибо, это так мило с вашей стороны!

Мия и я злорадно ухмыльнулись друг дружке, но это был единственный светлый миг вечера. Эрнест поехал домой со своим вонючим расчленённым сыром, после того как поцеловал маму и заверил нас в том, как он рад завтрашнему вечеру. Мы были приглашены к нему домой, чтобы познакомиться с его детьми.

 — Мы тоже рады, — сказала мама.

            Ну да, конечно.

Нам Эрнест мой-характер-точно-соответствует-моему-отвратительно-консервативному-имени Спенсер показался подозрительным, как только переступил порог. Одни только подарки говорили о серьёзности его намерений по отношению к маме — обычно мужчины в маминой жизни не интересовались тем, как бы нас умаслить, скорее наоборот, до этого случая они старались игнорировать наше существование. Но Эрнест не только принёс маме цветы, но и вручил Лотти её любимые шоколадные конфеты, а мне — книгу про секретные письма, коды и их расшифровку, которая действительно оказалась сверхинтересной. Только с Мией он слегка промахнулся, для неё он выбрал книгу "Маурин, маленький детектив", с которой в её тринадцать лет всё-таки на пару лет опоздал. Но сам факт, что Эрнест был осведомлён об области наших интересов, делал его подозрительным.

Мама, ясное дело, была от него без ума. Понятия не имею, почему. Дело было точно не во внешности, Эрнест был полностью лыс, имел огромные уши и слишком белые зубы. Лотти, правда, настойчиво утверждала, что Эрнест достаточно привлекательный мужчина, но мы не могли разделить с ней эту точку зрения. Может быть, у него красивые глаза, но кто же при таких ушах ему в глаза смотреть будет? К тому же, он был слишком стар, ему было больше 50-ти лет. Его жена умерла более 10-ти лет назад, и он жил в Лондоне со своими двумя детьми.

История подтвердилась, Мия (маленький детектив) и я сразу её проверили через гугл. Гугл знал Эрнеста Спенсера, потому что он был весьма популярным адвокатом, чьё лицо всегда попадало в камеру, неважно где, рядом со зданием суда или на красной дорожке какого-нибудь благотворительного концерта.

А его усопшая жена занимала двести первое место (или около того) в очереди на английский трон, из-за чего он вращался в самых высоких кругах общества. Именно благодаря его связям мама получила возможность преподавать в Оксфорде.

По всем аксиомам теории вероятности, мама и Эрнест никогда не должны были перейти друг другу дорогу. Но коварная судьба и сфера деятельности Эрнеста — международное экономическое право — полгода назад привели его в Преторию, где они с мамой познакомились на какой-то вечеринке. И это мы её сподвигли идти туда, дурочки. Чтоб она хоть в люди вышла.

И теперь мы имели всю эту кашу.

— Не дёргайся, солнышко! — Лотти дёргала и тянула вниз мою юбку, но тщетно: она оставалась на ладонь короче положенного.

Лотти Уастльхубер приехала к нам 12 лет назад гувернанткой по программе au-pair[1] и так и осталась. К нашему счастью. В противном случае, мы питались бы в основном бутербродами, потому что мама чаще всего не помнила про еду и ненавидела готовить. Без Лотти никто бы не плёл нам смешные причёски, никто не праздновал  бы с нами кукольные дни рождения и не мастерил бы украшения для рождественской ёлки. Да и ёлки бы у нас, наверное, не было, с обычаями и традициями мама тоже не особо дружила. К тому же она была ужасно забывчива, и целиком и полностью соответствовала клише рассеянного профессора. Она забывала всё: забрать Мию с урока игры на флейте, имя нашей собаки и где она оставила припаркованную машину. Без Лотти мы бы давно все погибли.

Впрочем, и Лотти не была непогрешима. Как и в каждый предыдущий год, она купила мне школьную форму на размер меньше, и как обычно, пыталась свалить вину на меня.

 — Я не понимаю, как может человек так вырасти за одно единственное лето, — сокрушалась она, пытаясь застегнуть пиджак у меня на груди. — И вот это вот... сверху! Ты это специально сделала!

 — Ну конечно! — несмотря на то, что я была не в духе, я улыбнулась. Лотти могла за меня немножко порадоваться. "Вот это вот сверху" было конечно не столь впечатляющим для почти шестнадцатилетней, но, по крайней мере, я уже не была плоской как доска. Поэтому я решила, что не так уж плохо будет оставить пиджак расстёгнутым. В сочетании со слишком короткой юбкой выглядело это излишне небрежно, как будто я хотела максимально продемонстрировать свою фигуру.

 — На Лив оно смотрится гораздо лучше, — пожаловалась Мия, которая уже давно была полностью одета. — Почему ты не купила мне тоже форму на размер меньше, Лотти? И почему школьная форма везде тёмно-синяя? И почему они называются Академия Фрогнал[2], а на гербе у них нет лягушки? — она недовольно ткнула пальцем в вышитую эмблему на грудном кармашке. — И вообще, всё тут по-дурацки.

Она медленно вращалась вокруг своей оси, показывая на мебель и повторяя:

 — Дурацкое. Дурацкое. Дурацкое. Правда ведь, Ливви? Мы были так рады особняку в Оксфорде. А вместо этого мы здесь...

"Здесь" — это была квартира на третьем этаже в многоэтажном доме, где нас высадил вчера Эрнест, где-то на северо-западе Лондона, с четырьмя спальнями, блестящими мраморными полами и кучей мебели и вещей, которые были чужими. (Большая часть из них была позолочена, даже диванные подушки). Судя по табличке у звонка, здесь жили люди под фамилией Финчли и они, очевидно, собирали фарфоровых балерин. Они были повсюду.

 Я согласно кивнула.

 — Здесь даже самых необходимых наших вещей нет! — как можно громче сказала я.

 — Тсс! — прошептала Лотти и обеспокоенно оглянулась. — Вы же знаете, что это временно. И что особняк был в катастрофическом состоянии. — Она перестала наконец пытаться вытянуть мою одежду, это никак не помогало.

 — Да, так утверждает мистер Спенсер, — сказала Мия. (Мы должны были звать его по имени, но делали вид, что не помним об этом).

 — Ваша мама видела крысу собственными глазами, — сказала Лотти. — Вы что, хотите жить в одном доме с крысами?

 — Да, — хором сказали мы с Мией. Во-первых, крысы были не столь плохи, как их репутация (это всем известно из мультика "Рататуя", и во-вторых, крыса была выдумана, как и всё остальное, с гарантией. Мы не были настолько глупы, отлично понимая, что перед нами разыгрывают. Мама вчера вечером самую малость перегнула, чтобы убедить нас. По её словам, в особняке нашей мечты пахло плесенью, плохо работало отопление, в трубах гнездились вороны, соседями были шумные пролетарии, а окрестности были унылы.

К тому же, транспортное сообщение было неудобным, а школа, в которую мы подали заявку, имела плохую славу.

Из-за этого, по маминым словам, ей пришлось расторгнуть договор аренды и снять вот эту вот квартиру, разумеется, временно. (Как и всё остальное, где мы жили раньше).

Да, мама согласилась, что всё это происходило у нас за спиной, но только потому, что она не хотела портить нам каникулы у папы. И вообще — она хотела сделать всё самое лучшее для нас, ей же придётся каждый день мотаться в Оксфорд, чтобы мы смогли пойти в безупречную школу и... "эй, мышки, ну серьёзно же, гораздо круче жить в Лондоне, чем за городом?"

Разумеется, всё происходящее не имело ну совсем никакой связи с тем, что мистер Эрнест я-знаю-что-для-вас-лучше Спенсер абсолютно случайно жил в той же части Лондона и хотел, чтобы мама была как можно ближе к нему. И школа, в которую мы теперь пойдём, тоже случайно оказалась школой, в которую ходят дети Эрнеста. С которыми мы также случайно должны познакомиться сегодня вечером на ужине в доме Эрнеста.

Это было началом полной катастрофы. Это был конец эры.

 — Мне плохо, — сказала я.

 — Вы просто волнуетесь, — Лотти одной рукой успокаивающе погладила по плечу Мию, другой же она убрала мне за ухо прядь волос. — Это совершенно нормально для первого дня в новой школе. Но поверьте мне: у вас нет ни единой причины чувствовать себя неполноценными. Вы обе очень, очень симпатичные, и такие умнички, как вы, могут не боятся чего-то не понять на уроке, — она ласково улыбнулась нам. — Мои уникальные, умные, прекрасные, светловолосые эльфийские девочки!

 — Да, уникальные, умные, прекрасные, светловолосые эльфийские девочки с брекетами и ботанскими очками на слишком длинном носу, — проворчала Мия, не замечая, что большие карие глаза Лотти увлажнились от умиления. — И без постоянного места жительства.

«Да и еще к тому же со сдуревшей мамой, превысившей все сроки работы au-pair-гувернанткой, и кучей осколков от разбитых мечтаний о жизни за городом», — мысленно закончила я, но ничего кроме улыбки я противопоставить Лотти не смогла. Она была такой чудесной, когда вот так стояла перед нами и смотрела на нас глазами, полными гордости и оптимизма. К тому же, она ни в чём не была виновата.

 — Брекеты тебе осталось носить всего полгода, ты обязательно это выдержишь, мышка-Мия. — Как ни в чём ни бывало, вошла мама. Как обычно, она услышала только то, что хотела услышать. — Симпатичная школьная форма, однако, — она подарила нам солнечную улыбку и начала рыться в коробке с надписью "Обувь".

Ясное дело, что мамина обувь доехала до  этой мещанской времянки, в то время как мои коробки с книгами болтались в каком-нибудь транспортном контейнере, вместе с моими тайными записными книжками и чехлом с гитарой.

Я зло посмотрела на узкую мамину спину. То, что мистер Спенсер был от неё без ума, было как раз понятно. Для профессора литературы она выглядела действительно хорошо, натуральная блондинка с длинными ногами, голубоглазая и с отличными зубами. Ей было сорок шесть, что можно было заметить только в ярком утреннем свете, если она вечером предыдущего дня выпьет слишком много красного вина. В хорошие дни она выглядела как Гвинет Пэлтроу. Правда, её новая стрижка была ужасна, можно было подумать, она сходила к тому же парикмахеру, что и герцогиня Камилла.

Мама бросала ненужную обувь себе за спину на ковёр. Наша собака Баттер, с полным именем «Принцесса Баттер-кап, также известная, как доктор Ватсон» (доктором Ватсоном она была до того, как мы узнали, что она — не кобель) сцапала себе ботинок и потащила его к своему импровизированному спальному месту под журнальным столиком, где начала его с удовольствием пережевывать.

Никто не стал её останавливать, ей в данный момент тоже приходилось нелегко. Готова поспорить, она радовалась бы дому с садом так же, как мы. Но её, конечно, никто не спросил. У детей и собак в этом доме не было никаких прав.

Второй ботинок прилетел мне прямо в голень.

 — Мама, — недобро произнесла я, — это было обязательно? Как будто здесь и без того мало хаоса.

Мама сделала вид, что она меня не услышала, и продолжила рыться в коробке, а Лотти одарила меня укоризненным взглядом. Я мрачно уставилась в ответ. Не хватало еще, чтоб и слова сказать нельзя было.

 — Вот они, — мама наконец вытащила желаемую обувь — пару чёрных лодочек и торжествующе подняла их.

 — О да, это самое главное, — ядовито сказала Мия.

Мама влезла в туфли и повернулась к нам.

— Как по мне, можно выдвигаться, — радостно сказала она. То, что мы с Мией одарили её таким взглядом, от которого молоко бы скисло, её ни капли не беспокоило.

Лотти обняла нас.

 — У вас всё получится, мои маленькие. Это ведь, в действительности, у вас уже не первый день в школе.