Глава 16.

По нескольким причинам, атмосфера была слегка напряжённой, когда мы добрались до Эрнеста. Во-первых, мы действительно опоздали на 20 минут (но это произошло не из-за меня, а потому что мы, ведомые мисс "на 70 процентов уверена" Мией, сели не в тот автобус), а что касалось остального — мы с сестрой питали худшие опасения по поводу Лотти и Флоренс.

 — Да если она хоть одно замечание сделает... — грозно шептала Мия сама себе.

Мы не стали говорить Лотти о том, как сильно Флоренс препятствовала тому, чтобы уступить свои апартаменты, даже с языка мамы не слетело ни единого намёка об этом. Мы все знали, что в противном случае она либо вообще не пошла бы с нами, либо, что еще вероятнее, настояла бы на своём переезде в чулан со швабрами.

 — Или хоть как-то криво посмотрит... — не умолкала Мия.

Я, в свою очередь, уставилась на Кошмарного Фредди, стоящего перед входной дверью Спенсоров, и еле удержалась от того, чтобы ляпнуть "Иддерф, Иддерф, Иддерф" вместо звонка в дверь. Забавно, как близка мне стала пухлая каменная статуя за прошедшие несколько ночей. Я почти ожидала, что она мне подмигнёт.

Мы бежали сюда от автобусной остановки и немного оторвались от мамы и Лотти, которые только сейчас, задыхаясь, подходили ко входу из-за угла. К сожалению, одновременно с большим мужчиной в вельветовых брюках и водолазке, который подошёл с другой стороны и точно так же спешил. Он споткнулся об собачий поводок, и Баттер это не показалось чем-то забавным, она начала лаять и кидаться, пытаясь схватить его за вельветовые штаны, и началось столпотворение. Мия и я пытались схватить Баттер за ошейник, но это было не так легко, потому что та крутилась ужом. Поводок обмотался вокруг ног Лотти и того мужчины, и они столкнулись, пока мама стояла рядом и не особо успешно, раз десять подряд воскликнула "Плохая собака!"

Наконец, мне удалось оттащить Баттеркап за ошейник и Лотти с тем типом смогли выпрямиться. При этом они столкнулись головами, и когда Лотти сказала "Ай!", Баттер была готова по новой кинуться в бой. Она осуждающе лаяла.

— Плохая собака, — слабым голосом произнесла мама.

Мужчина потёр свой лоб.

— Всё в порядке? — спросил он у Лотти, и это дорогого стоило, любой другой бы на его месте тут же стал угрожать адвокатом.

— Простите, — сказала Лотти, слегка запыхавшись, и убрала с лица каштановый локон. — Обычно я очень милая собака.

Мия прижала руку ко рту, чтобы не расхохотаться.

— Э-э, она, я имею в виду, — забормотала Лотти и покраснела. Похоже, взгляд мужчины её колоссально смущал. — Она хорошая собака. Я.. э-э-э... она только почтальонов не любит.

— О, я не почтальон, — заверил её мужчина. — Я — чёрная овца семьи Спенсеров, брат Эрнеста Чарльз. А вы, должно быть, наше семейное пополнение. Рад познакомиться с вами всеми.

Сейчас, когда у нас была возможность рассмотреть его поближе, это открытие нас не особо удивило, потому что Чарльз обладал фатальной схожестью с Эрнестом: та же широкоплечая фигура, те же голубые глаза и склонность к облысению, те же огромные, как у слона, уши. Даже голос звучал похоже.

Он по очереди пожал всем нам руки, мы назвали свои имена и заверили его, что тоже очень рады. Когда настала очередь Лотти, она покраснела еще больше и заявила, что её зовут Толли Хастльвубер и что она чаненка.

— Похоже, что да... — пробормотала мама.

Мия и я обменялись тревожными взглядами. Что это с Лотти? Мы едва поверили своим ушам, когда наша чаненка внезапно посвятила всех нас в строго скрываемые до сего дня семейные тайны.

— Я тоже как-то бывала чёрной овцой в семье, — охотно поделилась она. — Но потом моя кузина Франциска влюбилась в свою домработницу, и тогда она стала чёрной овцой. До того как её сменил мой кузен Басти, потом что его отель оказался клубом свингеров, и...

— Давайте оставим подробности на потом, — резко перебила её мама и силой надавила на кнопку звонка. — В конце концов, нам еще тонну мебели передвинуть надо... О, Эрнест, любимый, привет! Прости за опоздание. Но я тут ни при чём!

— Мы сели в автобусный неправель, — сказала Лотти, просветлённо улыбаясь, и улыбка  предназначалась точно не Эрнесту. Кажется, я начала смекать, что тут происходит.

— Кажется, у нас появился возможный кандидат для акции "Охмурить Лотти" — прошептала я Мие, когда мы входили в дом. — Чёрная лысая овца, похоже, её типаж.

— Да, однозначно, — шепнула Мия в ответ. — Надо бы его сразу раскусить.

Чем она и занялась, задавая со своей самой милой улыбкой один бестактный вопрос за другим, то напрямую Чарльзу, то кому-то из его родственников. К концу дня мы успели  многое:

Сначала мы осуществили семейное воссоединение Шпота и Баттер, что, после бесславного представления нашей собаки чуть раньше, оказалось неожиданно простым делом. Вначале они рассматривали друг друга — Шпот высокомерно со своего места на диване, Баттер скорее с опаской, принюхиваясь и прижимаясь к ноге Лотти, — затем они решили до конца дня просто игнорировать друг друга, что удалось коту гораздо лучше, чем Баттер, которая постоянно с подозрением поглядывала на диван. В остальном она не отходила от нас ни на шаг, пока мы перемещались между этажами. А шагов было действительно много, потому что нам надо было передвинуть по ощущениям около 40 тонн мебели и коробок справа налево, сверху вниз, а еще вдоль и поперёк.

Между делом мы познакомились с 50-ю оттенков белого и нашли самые красивые названия ("старые кружева"  для Лотти, "снежно-белый" для Мии и "морская раковина" для меня), при этом Флоренс показала себя потрясающе стильной советчицей, а Грейсон — дальтоником. ("Вы прикалываетесь? Это же всё одинаково белое!")

И мы составили исчерпывающее досье на Чарльза, брата Эрнеста: 39 лет, детей нет, 2 года как разведён. Развод с "жадной драконихой Элеонор" стоил ему летнего домика на юге Франции, «Ягуара» и кучи нервов. Складка между бровей тоже была на счету Элеонор, утверждала Флоренс. Он играл в теннис, делал пожертвования во Всемирный фонд дикой природы, любил классические опен-эйры в парке так же, как музыку группы под названием «Лэмбчоп»[1]. Что касается баранины: черной овцой семейства его охарактеризовали, к нашему разочарованию, вовсе не потому, что он ночью рисовал граффити в туннелях или сам выращивал марихуану, или чем там еще занимаются чёрные овцы. Нет, просто, в отличие от трёх старших братьев, он не окончил юридический и не пошёл в политику. Вместо этого он стал владельцем частной зубной клиники в Айлингтоне. (Выражение "раскусить и попробовать на зубок" сразу обрело новый смысл.) Мы с Мией были слегка разочарованы. Ветеринар — вот это было бы супер, но стоматолог — нет, это явно понижало баллы симпатии. От стоматологов вообще плохо пахнет.

Однако не только Чарльз был подвергнут дотошному допросу, Лотти тоже пришлось вытерпеть кучу странных вопросов, потому что у Флоренс, очевидно, были трудности в отношении её национальности, и она чувствовала потребность проверить, нет ли среди её предков нацистов. И если да, чувствует ли она себя виноватой и что она с этим делает?

Мия собиралась влепить Флоренс пощечину за такие вопросы, но Лотти сказала, что насколько ей известно, все нацисты в семье погибли во время второй мировой, и на первое время Флоренс это удовлетворило. Похоже, она как-то смирилась с объединением семей и связанными с этим переменами в жилищных условиях. В любом случае, она больше не жаловалась, и истерическими приступами даже не пахло. Я, по правде, немного расстроилась. Флоренс нравилась мне больше, когда она теряла свою аристократическую выдержанность.

Конечно же, и мама не экономила на неловких высказываниях. Она, можно сказать, специально дожидалась обеда, чтобы все могли это услышать.

— Это так мило с твоей стороны, что ты берёшь Лив с собой на эту вечеринку, — она улыбнулась Грейсону. Не хватало еще, чтобы она его по щечке потрепала. — Я всегда говорила: в вашем возрасте можно сидеть дома в субботу вечером только если у тебя температура под сорок градусов... Я очень рада, что наконец закончится тот период, когда Лив никто никуда не приглашает.

— Э-э-э... — похоже, у Грейсона не было слов. Он посмотрел на меня, и я не удержалась от злорадной улыбки.

— Мам, ты кажется еще не в курсе последних событий. Не смущай Грейсона. Ему на самом деле не хотелось бы, чтобы я пошла сегодня вечером на эту вечеринку.

Эрнест отложил в сторону свою ложку.

— Что?

Грейсон запихал в рот кусок хлеба и пробормотал что-то непонятное. Мне было его немножко жаль, но он ведь сам так хотел.

— Чушь, мышка. Ты же благодаря Грейсону оказалась приглашена на эту вечеринку. Разве нет, Грейсон?

Тот сглотнул. 

— Ну, вообще да, но... я же... э-э...

Еще один взгляд на меня, затем он, судя по всему, собрался и проговорил без запинки:

— Эти вечеринки довольно дикие, с реками алкоголя, и так как Лив всего пятнадцать, я подумал, что будет лучше, если она останется дома.

Ах, вот значит как!

— Через три недели мне будет шестнадцать, — я разозлилась.

— Серьёзно? Ты так не выглядишь.

— Грейсон! — Эрнест одарил его укоризненным взглядом. Я тоже. Что это еще значит — я так не выгляжу?

— Я поняла, что его беспокоит, — сказала мама. — Он чувствует свою ответственность и просто хочет защитить Лив, — она повернулась к своему будущему пасынку. — Но Грейсон, сокровище, это вовсе не нужно. Ты можешь спокойно развлекаться на вечеринке — Лив прекрасно справится сама.

Она склонилась к Эрнесту и прошептала так громко, что её услышал каждый, кто сидел за столом.

— Иногда даже слишком, я считаю. В её возрасте я уже всё перепробовала — первое опьянение, первый косяк с травкой, первый секс...  Лив в этом плане долго раскачивается. Я потихоньку начинаю беспокоиться, что она пойдёт по следам своего отца. Тот никогда в своей жизни не делал ничего безрассудного. Ну, разве что, кроме женитьбы на мне, — она рассмеялась.

Эрнест вторил её смешку, однако выглядел слегка смущённым, также как и его брат Чарльз, которому явно полегчало от того, что в виде исключения речь идёт не о нём.

— Вот видишь, — сказала я Грейсону. — Мою маму твоими друзьями никак не запугать. Даже если они ночью на кладбище проводят чёрные мессы.

Возможно, мне показалось, но Грейсон немного побледнел. Он сжал губы, отодвинул назад свой стул и встал.

— Пойду-ка я еще подвигаю мебель.

— Если Грейсон не хочет приглядеть за Лив, тогда я могу взять это на себя, — предложила Флоренс, когда Грейсон вышел из комнаты, бросив на меня последний мрачный взгляд. — Я тоже иду на вечеринку, сразу после собрания бального комитета.

У меня не было возможности возмутиться по этому поводу, потому что при слове "бал" мама тут же навострила уши. Флоренс обрадовалась её интересу и начала расписывать бал вместе с праздничными вечерними платьями, как самый романтичный день в году. Абсолютнейшая кульминация в жизни каждого выпускника Академии Фрогнал, однако — и на этом месте на лице Флоренс проскочила коротенькая злорадная улыбка — увы, увы! только для учеников старшей школы.

Мама выглядела так, словно от разочарования прямо на месте разрыдается.

— Младшие школьники могут попасть на бал в сопровождении старшего, в качестве партнёра по танцам, — голос Флоренс прямо-таки источал огорчение. — И так сложилось, что Грейсон уже идёт туда с Эмили.

Мама вздохнула.

— Но если повезёт, я смогу пристроить к Лив какого-нибудь партнёра на бал... — добавила она следом.

Да, именно это и предполагала Персефона. И мама конечно же попалась в ловушку Флоренс.

— Правда? — с восторгом сказала она, и по ней было видно, что она уже в мыслях ищет мне бальное платье. — Лив, мышенька, это было бы классно!

— Хм... сложновато... Брат Эмили Сэм еще свободен, — Флоренс нахмурилась, словно её действительно напрягали эти размышления. — Возможно, я смогу его уговорить пойти на бал с Лив.

Точно, Сэм. Или Прыщавый Сэм, как его назвала Персефона.

— Но я, конечно, не могу ничего обещать.

О, еще лучше. Теперь Прыщавого Сэма придётся на коленях умолять, чтобы он пошёл со мной на бал, может, ему даже взятку предложат.

— Звучит как совершенно отвратительное мероприятие, — с нажимом сказала я. — И чтобы окончательно прояснить: я скорее соглашусь на лечение зубного корня без анестезии, чем пойду туда.

— Лив! — воскликнула мама, и Флоренс, явно задетая за живое, подняла брови и пробормотала что-то про лису и кислый виноград[2].

— У меня уже как-то раз было лечение корней без наркоза, — заметила Лотти, — и поверь мне, такое ты не переживёшь.

— Лечение корней без анестезии? — недоверчиво повторил Чарльз, и Лотти кивнула.

— Мой дядя Курт зубной врач. Плохой зубной врач, скряга и садист, — глядя сбоку на Флоренс, она тут же поторопилась добавить. — Однако, несмотря на это, он не нацист.

— Значит, вы недолюбливаете стоматологов? — голос Чарльза звучал однозначно расстроено. — Я имею в виду, раз у вас такой негативный опыт.

 Лотти слегка покраснела. Она как раз приступила к формулировке очередного, уникального в своём роде предложения с переставленными буквами, в котором проскакивали такие слова, как "дажины" "бузные врачи",  и "садомочисты", когда Баттеркап ткнулась в неё мордой, и тем самым предотвратила худшее. Во время еды Баттер спряталась под стол и боязливо следила за спящим котом, но сейчас, очевидно, она хотела вызволить Лотти из затруднённого положения, и для этого она использовала напоминание об обязательной послеобеденной прогулке. Лотти возможность упускать не стала, закрыла рот и схватила поводок. Очевидно, ей надо было срочно подышать свежим воздухом. Побрызгать холодной водичкой в лицо тоже было бы неплохо.

Флоренс задумчиво смотрела ей вслед.

— Я считаю, у неё странный акцент, даже для немки, — сказала она так тихо, чтобы Лотти (на что я надеялась) этого не услышала. — А какой вообще породы ваша собака?

Я уже было открыла рот, чтобы заступиться за акцент Лотти (которого у неё не было, если она не переставляла буквы) и перечислить все без исключения породы, которые (вероятно) находились среди родословной Баттер (а это был длинный список), когда меня перебила Мия:

— Баттеркап — энтлебухская биосферная собака, — заявила она, не моргнув глазом. — Очень редкая и ценная порода швейцарских сторожевых собак.

Баттеркап, семенившая за Лотти, обернулась еще раз при этих словах и выглядела при этом такой редкой, ценной и милой, насколько это вообще было возможно. Лотти, ожидающая её у двери, тоже.

— Потрясающие собаки, — с энтузиазмом сказал Чарльз.

Мия наклонилась над своей тарелкой и прошептала, к счастью, не так же громко, как мама.

— Ветеринары нам всё равно больше нравятся.