Глава 2

Люси — та самая соседка, которая любит слушать свое завывание — носится по гостиной в поисках ключей, туфлей и солнцезащитных очков. Я сижу на диване с коробками из-под обуви, набитыми моими старыми пожитками из дома. Прихватила их, когда приезжала на похороны отца.

— Ты сегодня работаешь? — спрашивает Люси.

— Не-а. У меня отпуск до понедельника в связи с потерей родственника.

Девушка резко останавливается.

— До понедельника? — фыркает. — Везучая сучка.

— Да, Люси. Мне та-а-ак повезло, что мой отец умер! — Естественно, я произношу эти слова с нотками сарказма, но потом хмурюсь, осознав, что сарказма в них мало.

— Ты знаешь, что я имела в виду, — бормочет соседка. Она хватает сумочку, пытаясь удержать равновесие на одной ноге, пока надевает туфлю на вторую. — Я сегодня дома не ночую. Останусь у Алекса. — Дверь за ней захлопывается.

На первый взгляд у нас много общего, но, помимо одинакового размера одежды, возраста и имени из четырех букв, начинающегося на «л» и заканчивающегося на «и», нас ничего не связывает — мы просто соседки. И меня это устраивает. Люси вполне терпима, если не учитывать непрекращающегося пения. Она убирает за собой и часто отсутствует — два самых главных достоинства любого соседа.

Я снимаю крышку с одной из коробок, как вдруг звонит телефон. Тянусь через диван и беру его. Но, увидев на экране имя матери, зарываюсь лицом в подушку и беззвучно кричу.

Подношу телефон к уху.

— Алло?

Три секунды молчания, а затем…

— Здравствуй, Лили.

Я вздыхаю и снова сажусь ровно.

— Привет, мам. — Удивительно, что она вообще со мной разговаривает. С похорон прошли всего сутки. Это на 364 дня раньше, чем я ожидала услышать ее голос. — Как ты?

Она театрально вздыхает.

— Нормально. Утром твои дядя с тетей вернулись в Небраску. Это будет моя первая ночь в одиночестве, с тех пор как…

— Все будет хорошо, мам, — говорю я, пытаясь прибавить уверенности в голос.

Она долго молчит, но затем все же продолжает:

— Лили, я просто хочу, чтобы ты знала: не стоит корить себя за вчерашнее.

Я ничего не отвечаю. Разве я себя корила? Да ни капельки!

— Каждый может впасть в ступор. Не стоило мне взваливать на тебя такой груз, зная, какой тяжелый это для тебя день. Нужно было просто попросить твоего дядю.

Я закрываю глаза. Опять она за свое. Надевает розовые очки, чтобы не видеть правды. Берет на себя вину, хотя ни в чем не повинна. Конечно же, она убедила себя, что я просто впала вчера в ступор и поэтому не смогла говорить. Кто бы сомневался! Отчасти мне хочется ответить, что это не было ошибкой. Я не впадала ни в какой ступор. Просто мне не за что похвалить непримечательного мужчину, которого она выбрала мне в отцы.

Но часть меня чувствуют вину за тот поступок — в особенности потому, что мне не стоило вести себя так на глазах у матери, — так что я смиряюсь и подыгрываю ей.

— Спасибо, мам. Прости, что я так застыла.

— Все нормально, Лили. Мне пора бежать, опаздываю на встречу со страховой компанией. Нужно обсудить полис твоего отца. Позвони мне завтра, ладно?

— Конечно. Люблю тебя.

Я нажимаю «отбой» и кидаю телефон на диван. Затем открываю коробку на коленях и достаю содержимое. Сверху лежит крошечное деревянное сердечко. Провожу по нему пальцем, вспоминая ночь, когда мне его подарили. Как только воспоминание начинает затягивать меня в свои глубины, я от него отмахиваюсь. Забавная штука — эта ностальгия.

Дальше идет несколько старых писем и вырезок из газет. Под всем этим я нахожу то, на что надеялась. Хотя в то же время надеялась, что не найду.

Мои дневники Эллен.

Провожу по ним руками. В этой коробке их три, но всего должно быть около восьми или девяти. Я не читала ни один из них с тех пор, как написала последнюю запись.

В более юные годы я отказывалась признавать, что веду дневник, ведь это так банально. Вместо этого убедила себя в собственной крутизне, поскольку, по факту, вела не дневник. Каждая запись была обращением к Эллен Дедженерес. Я начала смотреть ее шоу, когда была еще совсем малышкой, в первый же день трансляции в 2003-м. Оно шло каждый день после школы, и я не сомневалась, что Эллен полюбила бы меня, если бы мы познакомились. До шестнадцати лет я регулярно писала ей письма, но в форме записей из дневника. Естественно, я понимала, что дневник какой-то незнакомой девчонки — это последнее, в чем нуждается Эллен Дедженерес. К счастью, ни одно из писем так и не было отправлено. Но мне все равно нравилось ей писать, так что я продолжала это делать до самой последней записи.

Открываю другую коробку и обнаруживаю там остальные дневники. Разбираю их, пока не нахожу тот, что был написан в мои пятнадцать. Пролистываю его, пытаясь найти день, когда я познакомилась с Атласом. В моей жизни мало что происходило до встречи с ним, о чем стоило бы писать, но каким-то образом мне удалось заполнить целых шесть дневников до того судьбоносного дня.

Я поклялась, что никогда не буду их перечитывать, но после смерти отца стала часто вспоминать о детстве. Может, если я прочту дневники, то найду в себе силы для прощения. Хотя, боюсь, есть риск, что они лишь подпитают мою неприязнь.

Устраиваюсь на диване и начинаю читать.

Дорогая Эллен!

Прежде чем я расскажу, что сегодня случилось, хочу поделиться с тобой идеей для нового сюжета на твоем шоу. Называется: «Эллен дома».

Думаю, многим было бы интересно увидеть тебя вне работы. Я часто гадаю, какая ты дома, когда там только вы с Поршей — и никаких операторов. Может, продюсеры дадут ей камеру, и иногда она будет тайно снимать тебя в обыденной обстановке, пока ты смотришь телевизор, готовишь или работаешь в саду. Она поснимает тебя пару секунд без твоего ведома, а затем закричит «Эллен дома!» и напугает тебя. Вполне справедливо, учитывая твою любовь к розыгрышам.

Ладно, теперь, когда я все рассказала (давно хотела, но постоянно забывала), поведаю тебе о вчерашнем дне. Он вышел довольно любопытным. Наверное, самый интересный день из всех предыдущих, если не считать тот, когда Эбигейл Айвори дала оплеуху мистеру Карсону за то, что он пялился на ее грудь.

Помнишь, как я когда-то писала о миссис Барлсон, жившей сразу за нами? Которая еще умерла в ночь большой метели? Папа сказал, что она так долго не платила налоги, что ее дочь не смогла оставить дом себе. Хотя, уверена, она не расстроилась, поскольку дом и так разваливается. Скорее всего, он был бы обузой.

Со смерти миссис Барлсон, то есть уже практически два года, дом пустовал. Я знаю это потому, что мое окно выходит на задний сад, и, сколько себя помню, в этот дом не входила ни единая душа.

До вчерашнего вечера.

Я лежала в кровати и тасовала колоду. Знаю, звучит странно, но я люблю этим заниматься. Притом даже не умею играть в карты. Но, когда родители ссорятся, тасовка успокаивает меня и помогает отвлечься.

В общем, снаружи было темно, так что я сразу заметила свет. Он был тусклым, но исходил из того старого дома. Напоминало свечку. Я пошла на заднее крыльцо и нашла папин бинокль. Попыталась рассмотреть, что там происходит, но ничего не увидела. Было слишком темно. Через какое-то время свет погас.

Этим утром, собираясь в школу, я случайно уловила какое-то движение за домом. Пригнулась у окна и увидела, как кто-то выбегает из задней двери. Это оказался мальчик с рюкзаком. Он оглянулся по сторонам, будто хотел убедиться, что за ним никто не следит, прошел между нашим и соседским домом и встал на автобусной остановке.

Раньше я его не видела. Он впервые ехал в моем автобусе. Мальчик сел сзади, а я — посредине, так что мы не смогли пообщаться. Но, когда мы вышли, он пошел к школе, следовательно, он там учится.

Понятия не имею, почему он спал в заброшенном доме. Там, наверное, нет ни электричества, ни водоснабжения. Сначала я подумала, что он сделал это на спор, но сегодня мальчик снова вышел на моей остановке. Побрел по улице, словно собирался куда-то в другое место, но я побежала прямиком в спальню и выглянула в окно. Как и предполагалось, через пару минут он снова проник в тот дом.

Не знаю, стоит ли говорить об этом маме. Это не мое дело, а я ненавижу лезть туда, куда не просят. Но если этому мальчику некуда идти, то мама наверняка сможет ему помочь, поскольку работает в школе.

Даже не знаю… Наверное, обожду несколько дней, прежде чем сказать что-то, и посмотрю, не вернется ли он домой. Возможно, он просто хочет отдохнуть от родителей. Мне тоже иногда этого хочется.

На этом все. Я дам тебе знать, что будет завтра.

— Лили

Дорогая Эллен!

Я перематываю все твои танцы на шоу. Раньше я всегда смотрела начало, когда ты танцевала со зрителями, но теперь это слегка приелось, и я бы просто предпочла слушать, как ты говоришь. Надеюсь, тебя это не обижает.

В общем, я узнала, кто этот мальчик, и да, он все еще живет в заброшенном доме. Прошло уже два дня, но я никому не рассказала.

Его зовут Атлас Корриган, и он старшеклассник, но это все, что мне известно. Я спросила о нем у Кэти, когда мы сели в автобус. Она закатила глаза и назвала его имя, после чего сказала: «Больше я ничего о нем не знаю, но от него воняет». И скривила нос, словно это ее отвращало. Мне захотелось рявкнуть на нее, что он не виноват, ведь у него нет душа. Но вместо этого я просто оглянулась на мальчика. И, наверное, слишком долго пялилась, потому что он заметил.

Вернувшись домой, я пошла в сад, чтобы поухаживать за растениями. Редька уже созрела, так что я начала выкапывать ее из земли. Редька — единственное, что осталось в моем саду. Уже холодает, так что больше я ничего посадить не могу. Наверное, стоило подождать пару дней, прежде чем ее вытаскивать, но мне нужен был повод, чтобы побыть на улице.

В процессе я заметила, что не вся редька на месте. Похоже, кто-то уже ее выкопал. Это точно не я, а родители никогда не трогают мой сад.  

Тут-то я и вспомнила об Атласе — скорее всего, это он. Раньше я не задумывалась, что раз у него отсутствует вода, то и еда вряд ли есть.

Я вернулась в дом и приготовила несколько бутербродов. Взяла два лимонада из холодильника и пачку чипсов. Затем засунула все это в пакет для обеда, побежала к заброшенному дому и оставила его у порога. Я не знала, видел ли меня мальчик, поэтому громко постучала в дверь и помчалась прямиком в свою комнату. К тому времени, как я добралась до окна, пакета уже не было.

Так я и поняла, что он наблюдал за мной. Меня немного беспокоит, что он в курсе, что я о нем знаю. Даже не представляю, что ему сказать, если завтра он попытается со мной заговорить.

— Лили

Дорогая Эллен!

Сегодня я посмотрела твое интервью с кандидатом в президенты Бараком Обамой. Тебя это не нервирует? Брать интервью у человека, который в будущем может руководить нашей страной? Я плохо разбираюсь в политике, но вряд ли я смогла бы веселить публику под таким давлением.

Господи. Сколько же всего с нами произошло! Ты, возможно, брала интервью у будущего президента, а я кормлю бездомного.

Утром, когда я пришла на остановку, Атлас уже был там. Поначалу мы сидели вдвоем, и, не стану врать, это было неловко. Я увидела, как автобус заворачивает за угол, и пожелала, чтобы он ехал немножечко быстрее. Как только он припарковался, мальчик сделал шаг в мою сторону и, не глядя в глаза, сказал: «Спасибо».

Двери открылись, и он пропустил меня вперед. Я ничего не ответила, так как была сильно удивлена своей реакцией. Эллен, от его голоса у меня побежали мурашки!

С тобой когда-нибудь случалось подобное от голоса мальчика?

О, стоп. Прости. С тобой когда-нибудь случалось подобное от голоса девочки?

Атлас не сел со мной и в принципе ничего не делал по пути в школу, но, когда мы возвращались домой, он зашел последним. Свободных мест не было, но по тому, как он осматривал людей в автобусе, я поняла, что он искал не место. А меня.

Когда мы встретились взглядами, я быстро опустила глаза. К несчастью, я не умею уверенно вести себя с парнями. Может, дорасту до этого в шестнадцать.

Атлас сел со мной и поставил рюкзак между ног. Тогда-то я и поняла, о чем говорила Кэти. От него действительно попахивало, но я его не винила.

Поначалу он ничего не говорил, просто ковырял дырку в джинсах. Не из тех, которые резали специально, чтобы выглядеть стильно. Я видела, что она настоящая и возникла потому, что его штаны давно износились. И были явно маловаты, поскольку из-под штанин выглядывали лодыжки. Но Атлас такой тощий, что во всех остальных местах они сидели впору.

— Ты рассказала кому-нибудь? — спросил он.

Я посмотрела на него и заметила, что он сильно обеспокоен. Мне впервые удалось хорошенько его рассмотреть. У него темно-коричневые волосы, хотя, если их помыть, возможно, они уже не будут казаться такими темными. Глаза ясные, в отличие от всего остального. Настоящего голубого цвета, прямо как у сибирского хаски. Не очень-то прилично сравнивать его глаза с собачьими, но это первое, что пришло мне на ум.

Я помотала головой и снова повернулась к окну. Думала, что теперь он встанет и найдет другое место, но не тут-то было. Автобус сделал несколько остановок, но мальчик остался сидеть со мной, и тогда я набралась храбрости и прошептала:

— Почему ты не живешь дома с родителями?

Он смотрел на меня с пару секунд, словно пытался понять, достойна ли я его доверия. Потом ответил:

— Потому что они этого не хотят.

И встал. Я испугалась, что разозлила его, но потом осознала, что это наша остановка. Взяла свои вещи и последовала за Атласом из автобуса. Сегодня он не пытался скрыть, куда направляется. Обычно он идет вдоль улицы и обходит квартал, чтобы я не видела, как он срезает путь через мой сад. Но сегодня Атлас пошел вместе со мной.

Когда мы дошли до места, с которого я обычно сворачиваю в дом, а он продолжает идти, то остановились. Атлас пнул ногой комок грязи и бросил взгляд на мой дом.

— Когда возвращаются твои родители?

— Около пяти. — На тот момент было 15:45.

Он кивнул с таким видом, словно хотел добавить что-то еще, но промолчал. Затем снова кивнул и пошел к заброшенному дому без еды, электричества и воды.

Что ж, Эллен, я знаю, что мой следующий поступок был глупым, так что можешь мне не говорить. Я позвала его и, когда он обернулся, предложила:

— Если поспешишь, то успеешь принять душ до их возвращения.

Мое сердце бешено колотилось, поскольку я знала, в какие неприятности влипну, если родители вернутся раньше и обнаружат в нашем душе бездомного. Скорее всего, они меня убьют. Но я не могла просто смотреть, как он идет в этот дом, и не предложить помощь.

Атлас потупил взгляд в землю, и я буквально ощутила его смущение. Он даже не кивнул. Просто последовал за мной внутрь, не произнося ни слова.

Все то время, что он провел в душе, я дрожала от страха. Постоянно выглядывала в окно в поисках родительских машин, хоть и знала, что до их возвращения оставался целый час. Я боялась, что один из соседей мог увидеть, как Атлас зашел в дом, но они слишком плохо меня знали, чтобы посчитать гостей необычным явлением.

Я дала Атласу сменную одежду, зная, что ему нужно не просто покинуть дом к возвращению родителей, а вообще уйти как можно дальше. Уверена, папа узнает свою одежду на каком-то незнакомом подростке, околачивающемуся у нас на улице.

Между вороватыми взглядами в окно и на часы я еще успевала собирать свой старый рюкзак. Еда, не нуждающаяся в холодильнике, несколько папиных футболок, джинсы, которые, похоже, будут на два размера велики Атласу, и носки.

Я как раз закрывала рюкзак, когда он вышел из коридора.

Я не ошиблась. Даже мокрыми его волосы выглядели светлее, чем раньше. И это еще больше подчеркнуло голубизну его глаз.

Должно быть, он побрился, пока был в ванной, поскольку теперь Атлас казался моложе. Я сглотнула и опустила взгляд на рюкзак, удивившись столь кардинальному изменению. Побоялась, что мальчик сможет прочесть мои мысли по лицу.

Снова выглянула в окно и вручила Атласу рюкзак.

— Наверное, тебе лучше выйти через заднюю дверь, чтобы никто тебя не увидел.

Он смотрел на мое лицо с несколько секунд.

— Как тебя зовут? — спросил мальчик, закинув рюкзак на плечо.

— Лили.

Он улыбнулся. Я впервые увидела его улыбку, и в голове мелькнула чудовищная, поверхностная мысль. Как у кого-то со столь замечательной улыбкой могут быть такие ужасные родители? Я тут же возненавидела себя, потому что, конечно же, родители должны любить свои детей вне зависимости от того, милые они или уродливые, тощие или толстые, умные или глупые. Но порой очень трудно контролировать поток своего сознания. Нужно просто приучать его больше так не делать.

Мальчик протянул мне ладонь.

— Я Атлас.

— Знаю, — ответила я, не пожимая руки. Не знаю почему. Дело не в том, что я боялась к нему прикасаться. В смысле, да, боялась. Но не потому, что считала себя лучше него. Он просто заставлял меня нервничать.

Атлас опустил руку и кивнул.

— Наверное, мне пора.

Я отошла в сторону, чтобы он мог обойти меня. Он указал мимо кухни, молча спрашивая, там ли задняя дверь. Я кивнула и пошла за ним по коридору. Когда мальчик дошел до нужной двери, то замер на секунду, увидев мою спальню.

Внезапно мне стало стыдно. Никто никогда не заходил в мою спальню, поэтому я не утруждала себя попытками придать ей более взрослый вид. У меня все то же розовое постельное белье и занавески, которые купили, когда мне было двенадцать. Впервые в жизни мне захотелось сорвать со стены плакат с Адамом Броди.

Атласу, похоже, было наплевать на убранство моей комнаты. Он сразу посмотрел на окно, выходившее на задний сад, а затем оглянулся на меня. Прежде чем выйти, он сказал:

— Спасибо, что не отнеслась ко мне с пренебрежением, Лили.

И ушел.

Конечно, я знаю слово «пренебрежение», но было странно слышать его от подростка. Что еще более странно, так это противоречивые факты об Атласе. Как такой скромный и воспитанный парень, использующий слова типа «пренебрежение», оказался бездомным? Как вообще любой подросток оказывается бездомным?

Я должна это выяснить, Эллен.

Я узнаю, что с ним случилось. Вот подожди и увидишь.

— Лили

• • •

Я собираюсь открыть следующую запись, но тут звонит телефон. Ползу за ним по дивану и, ни капельки не удивившись, снова вижу мамино имя на экране. Теперь, когда отец умер и она осталась одна, скорее всего, мы будем общаться вдвое чаще.

— Алло?

— Как ты смотришь на то, что я перееду в Бостон? — выпаливает она.

Я хватаю ближайшую подушку и прижимаю ее к лицу, пытаясь заглушить крик.

— Э-э-э, ух ты. Серьезно?

Мама молчит с какое-то время, а затем:

— Да так, просто пришло в голову. Можем обсудить это завтра. Я почти пришла на встречу.

— Ладно. Пока.

И вот так просто мне захотелось уехать из Массачусетса. Мама не может переехать в Бостон! Она никого тут не знает и захочет, чтобы я развлекала ее целыми днями. Не поймите меня неправильно, я люблю свою маму, но я переехала в Бостон, чтобы пожить одной, а ее присутствие в городе частично лишит меня независимости.

Папе диагностировали рак три года назад, пока я еще училась в колледже. Будь здесь Райл Кинкейд, я бы сказала ему голую правду — что я почувствовала легкое облегчение, когда отец стал слишком болен, чтобы бить маму. Это полностью изменило динамику их отношений, и я больше не чувствовала себя обязанной оставаться в Плеторе, чтобы убедиться в ее безопасности.

И теперь, когда отца не стало и мне больше никогда не придется беспокоиться о мамином благополучии, я намеревалась, как говорится, расправить крылья.

И тут она заявляет, что переезжает в Бостон?

Такое ощущение, будто мои крылья подрезали.

Где этот стул из морского полимера, когда он так нужен?!

Я всерьез распсиховалась и не имею ни малейшего понятия, что делать, если мама все же переедет сюда. У меня нет ни сада, ни дворика, ни веранды, ни сорняков.

Нужно срочно найти другую отдушину.

Решаю прибраться. Ставлю все старые коробки с дневниками и записками в шкаф. Затем упорядочиваю весь свой гардероб. Украшения, обувь, одежду…

Она не может переехать в Бостон!