ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Блинчики? — спрашиваю я отца следующим утром, пытаясь быть веселой и позитивной, хоть мои ночные кошмары вновь полнились инопланетянами и криками боли.

И Джексоном. Я продолжала видеть его. Как он прыгал передо мной и принимал на себя выстрел. Его голос, когда парень говорил: «Ты отлично справляешься, Мики.»

Лука до сих пор не ответил на последнее сообщение. Я так раздражена и возбуждена, что вновь набрала его утром и, на этот раз, оставила голосовое сообщение. Затем еще одно. И еще. Ни разу не сталкер, да?

— Настоящие блинчики? — с подозрением спрашивает папа.

Цельные зерна вполне настоящие; просто не то, на что он надеется.

— С настоящим кленовым сиропом и кусочками банана, — говорю я, зная, что стоит их приготовить и поставить перед ним, как тарелка будет вылизана до блеска, и плевать на зерна.

Я достаю ингредиенты, делая на секунду паузу, чтобы посмотреть на пустые бутылки, снова выстроенные в ряд на столешнице. На этот раз только пять. Я хочу игнорировать их так же сильно, как развернуться и спросить папу, почему он оставляет их на виду. Хочет, чтобы я увидела? Ему плевать, если я вижу? Между двумя этими ответами огромная разница. Как между суицидом и убийством.

В итоге я продолжаю стоять к нему спиной, пока кладу их в коробку под раковиной и протираю столешницу, хоть она и не грязная.

Мы оба игнорируем проблему и готовимся к завтраку.

— Как прошла рыбалка? — спрашиваю я.

Папа сияет как дитя.

— Словил десятифунтовую семгу. Смотри! — Он достает телефон и показывает мне картинку — отец из тех, кто ловит и отпускает, потому мне никогда не доводилось на самом деле лицезреть его улов, лишь на фотографии. Она сделана под странным углом, и я вижу лишь две трети рыбы, но папа радуется. Он пускается в детали о своей поимке. Я жую и слушаю; не потому, что люблю рыбалку, просто мне нравится видеть его таким: счастливым. За последние пару месяцев он редко ловил рыбу, и я рада, что вчера он решил пойти. Казалось, чем больше отец пьет, тем меньше он заинтересован в своих хобби.

Или, возможно, это потому, что чем меньше ему интересна жизнь, тем больше он пьет.

Папа переключает на следующую картинку — размытое фото свисающего хвоста — и кидается в еще большие подробности своего дня.

Лишь потом, когда мы стоим бок о бок у раковины — я мою тарелки, папа — вытирает — он спрашивает:

— Ты в порядке?

Нет. Не могу уснуть. Меня мучают кошмары. И каждую секунду я гадаю, если — когда — меня снова выдернут.

— Конечно, в порядке.

По большей части я честна, но не всегда.

Он кивает.

— Хотя я слышал, как ты бродила прошлой ночью.

— Расстройство желудка, — вру я. — Должно быть, это все тарелка с отбросами[1], которую я съела у «Марка».

— Ты? Тарелку с отбросами? Бургером, картофельными оладьями, жареным сыром, соусом? Если это правда, то ты действительно не в порядке. — Он прикладывает ладонь к моему лбу, будто проверяет температуру.

Я улыбаюсь и отмахиваюсь от него.

— Я делила ее и большой салат с Карли и Келли.

— То есть ты ела салат, а они — все остальное.

В общем, это так, но я не трачу времени на признания.

— В салате была жареная курица. И сыр.

— Приправа?

— Вообще-то, да. — Низкокалорийный малиновый винегрет.

Он смотрит на меня, ничего не произнося с торжественным выражением.

— Я люблю тебя. Ты же знаешь. — Не вопрос.

Мое дыхание перехватывает. Знаю, отец любит меня; просто он это не часто говорит.

— Знаю, пап.

«Ты просто недостаточно любишь себя, по крайней мере, не настолько, чтобы перестать пить, прежде чем случится нечто ужасное.» Но нет смысла это говорить — он просто развернется и уйдет. Никаких глубокомысленных разговоров с папой, по крайней мере, не касаемо него. Я немного грустно улыбаюсь.

— Я люблю тебя больше.

Он улыбается при моем намеке на нашу детскую игру, и мне приходится отвернуться, прежде чем я кинусь обнимать его и выкладывать все свои страхи, как делала, когда мне было пять, и я боялась монстров под кроватью.

Вздрагивая, я вспоминаю, как мое оружие всосало драу: ноги, торс и голову. Я знала, что происходит все время, что оно умирало. Его конец не был быстрым и легким.

Так кто теперь монстр?

Парой часов позже я забрасываю домашнее задание. Не могу сконцентрироваться. Мой разум продолжает возвращаться к инопланетянам, к вестибюлю, оружию. Тайрону. Райчел.

Джексону.

Я так злюсь на Луку за его упорство. Ему не нужно выдавать свои секреты. Я могу придерживаться общих вопросов, а он — однословных ответов. Хватаю телефон, готовясь напечатать именно это, когда до меня доходит.

Мне не нужен Лука.

Не хочет говорить со мной? Прекрасно.

Вместо него это может сделать Райчел Киркман из Филадельфии.

Я захожу на свою страничку и вбиваю ее имя в поиске. Она поговорит со мной. Я в этом уверена. Даже если есть правило не обсуждать это ни с кем снаружи игры, как называет это Лука, Райчел — не посторонняя. Она такая же часть этого, как я. А если даже своим нельзя это обсуждать, я переделаю свои вопросы на общеинформационные. Должно быть что-то, что она готова обнародовать.

Мое соединение такое медленное, маленький кружок все кружится и кружится. Давай. Давай.

Ничего. Три минуты абсолютной бесполезности.

— Пап! — кричу я. — Пап, можешь перезагрузить модем? Соединение медленное.

Нет ответа. Я бегу вниз к папиному домашнему кабинету. Его нет. Слышу его снаружи, срезает косилкой слишком длинную траву. Хорошо, соседи косо на меня поглядывали каждый раз, как я выходила из дома. Я перегружаю модем. Один за другим начинает появляться ряд из огоньков.

Успех. Я танцую небольшой победный танец и вскидываю кулаки в воздух.

Затем поднимаюсь вверх по лестнице. У меня есть план. Решение. Я достану нужные ответы. Все под контролем.

В эту секунду до меня доходит, что в данный момент я более радостная, чем была последние годы.

Я осторожно пытаюсь нащупать серый туман, сродни щупанью языком больного зуба. Он там, на краю моих мыслей, но слишком слабый, а не мутный, как гороховый суп.

Поиск на имя Райчел выдает кучу результатов. Агент по недвижимости. Похоронное бюро. Третий — ссылка на бюро переписи населения. Убрать первое. Убрать второе. Убрать третье. Но я не отчаиваюсь, поскольку четвертый результат — страничка в соцсети. Я жму на него и ухмыляюсь, когда передо мной открывается ее фотография. Я сделала это. Нашла ее. Вернула все под контроль. Я прыгаю и танцую победный танец, изучая ее страничку…

Тут-то я замираю и падаю в кресло.

Открывшаяся страничка явно не та. Мое дыхание выходит из меня, и вдохнуть не получается. Я задыхаюсь, чувствую головокружение, моя рука понимается вверх, пальцы касаются экрана.

Качаю головой, но это ничего не меняет.

Слева фотография Райчел, выглядящей примерно так же, какой я видела ее в пятницу, в своем наряде болельщицы и с улыбкой на лице. У нее другая прическа, убранная в высокий хвостик. Но блеск в глазах девушки мне знаком.

Наверху странички виднеется ряд маленьких фотографий: одна с Райчел и ее командой, одна в повседневной одежде с друзьями, одна с парой — ее родителями, как я предполагаю, одна с маленькой белой собакой. Без сомнений, я нашла нужного человека, но слова над фото неправильные: «Мемориальная страничка Райчел Киркман».

Я быстро опускаю ее ниже.

«В честь жизни Райчел…»

«Скучаю, Райч. Люблю, целую»

«Думаю о Райчел, готовясь к экзаменам…»

 Далее следует пост за постом от ее друзей и семьи, и даже людей, которые никогда ее не встречали, но знали кого-то, кто знал кого-то, кто знал ее.

И ниже пост с краткой статьей из местной газеты, поведывающей об обстоятельствах ее смерти. Я просматриваю ее, затем возвращаюсь и перечитываю в деталях. Девушка упала насмерть, пытаясь спасти малышка, залезшего на крышу ее соседей. Ей удалось спасти его, но не себя. Я пялюсь на нее. Вновь перечитываю. Две вещи не лезут мне в голову: что Райчел была на крыше, хоть боится высоты, и дата ее смерти.

— Нет.

Не понимаю. Если верить страничке, Райчел умерла больше семи месяцев назад.

— Нет, — громче повторяю я. Невозможно, что все это время она была мертва. Невозможно, что она вообще мертва. Нас исцелили. Лука и я… мы вернулись исцеленными. Это должно было случиться, когда нас выдернули с миссии. Так сказали Лука и Райчел.

Но она мертва. Уже семь месяцев как.

Невозможно.

Я открываю новую вкладку и ищу слово «восстановление». «Создавать или воскрешать объект или игрока после его смерти или уничтожения в игре».

Мы с Лукой регенерировали; вернулись с не более чем парочкой царапин. Парень говорил, что был частью игры около года, его выдергивали не один раз. Его ранили и исцеляли снова и снова. Я была ранена и исцелена. Нас сбил грузовик; мы восстановились в вестибюле. Нас подстрелили драу; мы восстановились в жизни. Но каждая рана, ушиб и царапина исчезла при нашем возвращении.

Это не игра. Это какой-то кошмар.

Я закрываю вкладку и возвращаюсь к страничке Райчел. Она бессмысленна. Девушка не могла быть мертвой целых… я смотрю на страничку и снова сверяю даты.

Как она могла быть мертвой семь месяцев, когда я видела ее в пятницу? Я говорила с ней. Смеялась с ней.

Мои воспоминания вертятся и извиваются. «Браслет — твой кон. Цвет — твое здоровье. Не дай ему стать красным».

Красным.

В моем разуме со скоростью света возникают картинки: бампер грузовика, испачканный вишневыми пятнами. Кровь на земле. Кровь на сломанной руке Луки. Кровь, окрашивающая мои джинсы в алый цвет.

Я обхватываю себя руками, пытаясь собраться, вспоминая полный ужаса вид Луки, когда он заметил, что мой кон стал оранжевым. И как раз перед тем, как нас выдернули, экран Райчел был красным. Я видела. Все видели. Они знали, что это значит, но не я. Господи, я не знала.

Она мертва. Райчел больше не вернется.

Я со стоном опускаю голову и прижимаю кулаки ко лбу. Глаза жжет, горло пухнет.

Я думала, что все это игра. Так говорил Лука. Я помню. Так относился к ней Тайрон. Райчел говорила, он хочет продать права…

Но Джексон твердил, что это не игра. Все по-настоящему, и от нас зависит наше выживание. Я думала, он сумасшедший. Хотела думать, что он сумасшедший.

Я с дрожью беру телефон. Никаких сообщений. Никаких уверток. Набираю Луку, и когда меня просят оставить голосовое сообщение, начинаю бубнить:

— Ее нет. Господи, ее нет. Она мертва. По-настоящему. Мертва! Мне нужно поговорить с тобой. Прошу, Лука. Нам нужно поговорить.

Я нажимаю «отбой» и начинаю мерить шагами комнату, вновь нажав «перенабор», мои руки дрожат. Живот скручивает.

Снова голосовое сообщение. Во второй раз мое бормотание еще менее разборчивое. А к третьему я даже не говорю, просто тяжело дышу, желая, чтобы Лука ответил.

Задыхаясь, смотрю на телефон. Хочу набрать Карли. Мне нужно ее набрать. Но я не смею втягивать в это подругу. Не хочу подставлять ее под опасность. Мысль о мертвой как Райчел Карли подкашивает меня. Что, если один телефонный звонок испортит ее судьбу?

Я слышу хлопанье дверью машины. Выглядываю и вижу, как папа уезжает. Смотрю пустым взглядом, прежде чем вспоминаю, как он сказал за завтраком, что планирует съездить за продуктами. Я одна, совсем одна, что одновременно хорошо и плохо. В данный момент я себе не доверяю. Если бы папа не уехал, если бы он зашел сейчас в комнату, я могла бы выложить ему все-все.

После чего он, скорее всего, обыскал бы комнату на предмет наркотиков и потащил меня в пункт первой помощи в больницу Рочестера для оценки моего психического здоровья.

Обняв себя, я потираю руки вверх и вниз. Чувствую, будто стены надвигаются на меня, будто моя кожа слишком тугая, кровь — слишком плотная. Я поворачиваюсь и смотрю на компьютер, откуда на меня глядит Райчел.

Снова набираю Луку.

— Прошу, умоляю, возьми трубку. Мне нужно поговорить. Мне нужно…

Меня пронзает злость, и я бросаю телефон. Я одна, и единственный, кто может помочь мне справиться с этим — это я. Разве жизнь меня ничему не научила? Все уходят. Бабуля. Софу. Мама…

В конце ты можешь полагаться только на себя.

Я натягиваю свою форму для бега, завязываю шнурки на обуви, наполняю водой небольшую бутылочку и сую ее в кобуру на талии. Двигаюсь на автопилоте, без задумки, просто действую.

Обычно я — никогда — не бегаю в середине дня. Не бегаю по воскресениям. Но это необычное воскресение.

«Райчел мертва. Райчел мертва. Райчел мертва.»

Мысль кажется одновременно непосредственной и далекой. Я смотрю на ее фотографию на экране, и где-то, погребенный под моей болью, звучит спокойный, рассудительный голос разума. Мне нужно скрыть свои следы. Игра не должна перетекать в реальную жизнь; Лука ясно дал это понять.

По крайней мере, такую мелочь я могу проконтролировать.

Я встаю и подхожу к компьютеру, дважды проверяя, что я в режиме приватного просмотра, затем закрываю браузер. Нажимаю «перегрузить». А затем молчаливо благодарю Карли, которая всегда проверяет, чтобы ее многочисленные братья не смогли найти, на каких сайтах она была. Это она сказала, что моя операционная система может сохранять в кэше записи, даже когда я в режиме приватного просмотра. И научила, как очистить его. Не то чтобы я нуждалась в этом раньше, но девушка настояла, что никогда не знаешь, когда это может пригодиться.

Я вбиваю команду: Терминал: dscacheutil—flushcache.

Все доказательства стерты.

— Прощай, Райчел, — шепчу я.

Чувствую себя роботом, закрывая входную дверь, затем сбегаю вниз к тропинке. Моя музыка. Я забыла о ней. Поворачиваюсь к дому, но не могу найти сил, чтобы вернуться. Разворачиваюсь к дороге и с силой во что-то врезаюсь. Чьи-то руки хватают меня за плечи, восстанавливая равновесие. Я откидываю назад голову и поднимаю глаза на добрых шесть дюймов, мое дыхание перехватывает в груди.

— Привет, — говорит Джексон.