СУББОТА, 25–е ИЮНЯ

Хизер

Однажды Хизер прочитала статью в интернете о том, что время — понятие относительное, и течет медленнее или быстрее в зависимости от того, где вы и что делаете. Но она никогда не понимала, почему время замедлялось в течение действительно ужасных событий — занятия с математики, приема у дантиста — и ускорялось, когда ты хотел бы продлить момент. Например, когда ты писал тест или веселился на вечеринке по поводу дня рождения.

Или, как в данном случае, боялся чего-то.

Почему время всегда было относительным не в твою пользу?

Она никогда ни о чем так не жалела, как о принятии решения вступить в игру. В последующие дни это показалось ей настоящим безумием.

Может она надышалась паром от выпивки на пляже? Может, увидев Мэтта с Делани, она временно потеряла рассудок? Именно это и произошло, так? Разве не были все оправдания построены на этом, когда люди сходили с ума и рубили своих бывших жен топором на мелкие кусочки?

Но девушка была слишком гордой, чтобы отступать. А дата первого официального испытания всё приближалась. Несмотря на факт, что расставание с парнем вызвало у нее желание навеки спрятаться от всего мира; что она изо всех сил избегала тех, кто хоть как-то ее знал, новость все равно нашла свою цель: водонапорные башни неподалеку от Копейка[1] были изуродованы и закрашены датой. В субботу. На закате.

Послание и приглашение для всех игроков.

Мэтт ушел. Школа закончилась. Не то чтобы ей когда-либо нравилось там учиться, но всё же. Из-за нее у Хизер был повод выбираться из дома; хоть какое-то занятие. Теперь со всем было покончено. Ей подумалось, что такова была ее жизнь: длинная и пустая, как монетка, падающая в бездонный колодец.

Девушка двигалась медленнее некуда, проводила вечера, свернувшись на диване и смотря телевизор с сестрой Лили. В те моменты, когда она не была одержима проверкой звонков от Мэтта, телефон был выключен. Она не хотела общаться с Бишопом, который стал бы читать лекции и убеждать, что Мэтт всё равно был никчемным идиотом; а Нат три дня отгораживалась от нее, прежде чем признала наконец, что больше не злилась.

Время спотыкалось, рвалось вперед, будто жизнь поставили в режим быстрой перемотки.

Наконец настала суббота, кладя конец нелюдимости девушки.

Хизер даже не пришлось изворачиваться, чтобы выбраться из дома. Ранее вечером ее мама и отчим Бо отправились в какой-то бар в Анкраме, что значило, что они не приплетутся домой раньше утра или, возможно, полудня воскресения — с невидящими глазами, запахом дыма, диким голодом и плохим настроением.

Девушка сделала Лили макароны с сыром, которые она молча съела перед телевизором. У сестры были прямые волосы с пробором посредине, собранные в тугой пучок. С недавнего времени она постоянно убирала их, что придавало ей вид старой женщины, застрявшей в теле одиннадцатилетней девочки.

Лили не разговаривала с ней, и Хизер не знала почему, но у нее не было сил беспокоиться об этом. Ее сестра была такой: хмурой в один момент, улыбчивой в следующий.

В последнее время она была хмурой — более серьезной, очень аккуратной с тем, что надевала и какую прическу укладывала, тихой. Она больше не смеялась, пока молоко не текло из носа, не просила Хизер почитать сказку перед сном — но девушка думала, что малышка просто взрослеет. В Карпе не было особого повода для улыбок. А уж в мобильном доме[2] в «Свежих иглах» и подавно.

Тем не менее, это вызывало легкую боль в груди у Хизер. Она скучала по старой Лили: с липкими от содовой руками, с запахом жвачки изо рта, с вечно спутанными волосами и заляпанными очками. Она скучала по глазам девочки, широко распахнутым в темноте, когда та перекатывалась на бок и шептала: «Расскажи мне сказку, Хизер».

Но такова жизнь — эволюция, как ей предполагалось, порядок вещей.

В 19:30 Бишоп написал ей, что уже в пути. Лили удалилась в «Угол», как называла Хизер их спальню: узкую, тесную комнату с двумя кроватями, практически сдвинутыми друг к другу; комодом с ящиками и отсутствующей одной ножкой, который дико раскачивался, когда его открывали; лампой с отбитыми краями и тумбочкой с обшарпанным лаком. Повсюду были раскиданы груды одежды, напоминающие сугробы.

Лили лежала в темноте, натянув одеяло по подбородок. Девушка подумала, что та спит, и собиралась закрыть дверь, когда сестра повернулась и приподнялась на локоть. В лунном свете, просачивающемся сквозь грязное окно, ее глаза напоминали полированные стеклянные шарики.

— Куда ты?

Хизер прокралась между кучкой джинсов и футболок, белья и носков. Она села на кровать Лили. Радовалась, что та не спит. Что наконец решила поговорить с ней.

— Меня подберут Бишоп и Нат, - ответила девушка, избегая вопроса. – Мы собираемся немного погулять.

Лили снова легла, укутываясь в одеяле. С минуту она ничего не говорила. Затем:

— Ты вернешься?

Хизер почувствовала, как сжалась ее грудь. Она наклонилась, чтобы погладить сестру по голове, но та отдернулась.

— Почему ты спрашиваешь, козленок?

Лили не ответила. С несколько мгновений девушка просто сидела, ее сердце бешено билось в груди, чувствуя свою беспомощность и одиночество в темноте. Затем она услышала тихое сопение и поняла, что малышка уснула. Она наклонилась и поцеловала сестру в лоб. Ее кожа была горячей и влажной, и у Хизер появилось желание запрыгнуть к ней в постель, разбудить и извиниться за всё: за муравьев на кухне и за пятна воды на потолке; за запах дыма и за крики снаружи; за их маму Кристу и за отчима Бо; за ту жалкую жизнь, в которую их впихнули, узкую, как консервная банка.

Но тут услышала тихий гудок снаружи, и вместо всего этого, девушка встала и закрыла за собой дверь.

Хизер всегда заранее знала о приближении друга из-за звуков его колымаги. Когда-то у его отца был гараж, и Бишоп был просто помешан на машинах. Он был хорош в том, чтобы делать что-то из ничего; пару лет назад парень подарил ей розу из медных лепестков, со стальным стеблем и небольшими гвоздиками в виде шипов. Он постоянно возился с ржавыми кусками мусора, которые подбирал Бог знает где. Последней его работой была «ЛеСабре»[3] с двигателем, звучавшим как старик, давящийся пряжкой ремня.

Хизер села спереди. Натали устроилась на заднем сидении. Странно, но подруга всегда настаивала, чтобы сидеть сзади, именно посредине, даже если в машине больше никого не было. Она говорила, что не любила выбирать сторону — правую или левую — потому что всегда казалось, будто от этого зависела ее жизнь. Хизер объясняла миллион раз, что сидеть посредине более опасно, но Нат не слушала.

— Не могу поверить, что вы уговорили меня на это, — сказал Бишоп, когда девушка залезла в машину. Шел дождь — из тех, что не столько капал сверху, сколько просто материализовался, будто его выдыхал огромный рот. Смысла брать зонтик или куртку не было — он шел со всех сторон одновременно, попадая за шиворот и стекая по спине.

— Я тебя умоляю. — Она крепче затянула капюшон. — Не говори чушь. Ты всегда смотрел игру.

— Да, но это было до того, как две мои лучшие подруги свихнулись и решили поучаствовать.

— Мы всё поняли, Бишоп, — сказала Нат. — Ты не мог бы включить музыку?

— Не могу, миледи. — Парень потянулся к подстаканнику и вручил Хизер ледяной смузи из «7-Одиннадцать». Голубой. Ее любимый. Она сделала глоток и почувствовала приятную прохладу в голове.

— Радио сломалось. Я работаю над проводкой…

Нат перебила его, громко застонав.

— Ну вот, опять.

— Что тут скажешь? Мне нравятся вещи, требующие починки.

Он похлопал по рулю и ускорился, выехав на шоссе. Будто в ответ, «ЛеСабре» издала визг протеста, за чем последовало несколько выразительных хлопков  и жуткий грохот, будто двигатель разваливался на части.

— Я почти уверена, что эта любовь не взаимна, — сказала Нат, и Хизер рассмеялась, чувствуя, как спадает нервное напряжение.

Когда Бишоп свернул с дороги и выехал на узкую, грязную тропу, идущую вдоль парка, знаки «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» осветились рассеянным светом от фар. Около десятка машин уже были припаркованы у тротуара, большинство прижаты к лесу так близко, как только возможно, некоторые почти полностью были скрыты за подлеском.

Хизер мгновенно заметила машину Мэтта — старый потрепанный «Джип», доставшийся ему от дяди, задний бампер был покрыт наполовину оторванными наклейками, которые он отчаянно пытался стереть, словно въехал в огромную паутину.

Она помнила первый раз, как они вместе покатались по округе, чтобы отпраздновать: парень наконец получил права с четвертой попытки. Он останавливался и газовал так резко, что Хизер боялась, что ее стошнит теми пончиками, которые он ей купил, но Мэтт был так счастлив, что и она не могла не радоваться за него.

Весь день, всю неделю она отчаянно надеялась увидеть его, и одновременно молилась, что никогда больше не увидит.

Если Делани была здесь, ее действительно вырвет. Не стоило пить смузи.

— Ты в порядке? — спросил Бишоп тихим голосом, когда они вышли из машины. Он всегда мог читать ее: Хизер любила и ненавидела это в нем.

— В порядке, — грубовато ответила девушка.

— Зачем ты это делаешь, Хизер? — поинтересовался он, беря ее за локоть и останавливая. — Правда, зачем тебе это?

Она заметила, что друг был в той же одежде, что и при их прошлой встрече на пляже — голубой футболке «Лаки Чармс»[4] и очень длинных джинсах, которые постоянно попадали ему под пятку «Конверсов» — и почувствовала легкое раздражение. Его пшеничные волосы торчали во все стороны под старой кепкой с логотипом футбольной команды. Тем не менее, от него хорошо пахло, Бишопом: как запахом воздуха в ящике, полном древних монет и тик-така.

На секунду ей захотелось сказать ему правду: что когда Мэтт ее бросил, она впервые поняла, что была абсолютно никем.

Но затем парень испортил момент:

— Пожалуйста, скажи, что это не из-за Мэтью Хепли. — Вот и оно. Закатывание глаз.

— Перестань, Бишоп. — Хизер хотелось ударить его. Даже от звука его имени ее горло сжималось в комок.

— Тогда дай мне повод. Ты сама миллион раз говорила, что «Паника» — глупая игра.

— Но Нат тоже вступила в ее, не так ли? Почему ты не читаешь лекции ей?

— Нат идиотка, — ответил парень. Он снял кепку и провел рукой по волосам, которые будто наэлектризовались и мгновенно встали дыбом. Бишоп заявлял, что его суперсилой были электромагнитные волосы; единственной суперсилой девушки, похоже, была невероятная способность покрываться одним злобным прыщом в любой момент.

— Она одна из твоих лучших подруг, — подметила Хизер.

— И? Всё равно идиотка. В дружбе я придерживаюсь политики открытых дверей для идиотов.

Хизер не сдержалась и рассмеялась. Бишоп тоже улыбнулся, так широко, что можно было разглядеть, что его передние два зуба слегка заходили один на другой.

Парень снова натянул кепку, сглаживая катастрофу на своей голове. Он был один из немногих знакомых ей ребят, которые были выше нее — даже Мэтт был одного с ней роста, 180 см. Иногда она была этому благодарна; иногда обижалась на него за это, будто друг пытался доказать свою правоту, будучи более высоким. Вплоть до двенадцати лет, они были на одном уровне, сантиметр в сантиметр. В комнате Бишопа была лесенка из старых отметок карандашом на стенке в доказательство этого.

— Я ставлю на тебя, Нилл, — сказал он низким голосом. — Хочу, чтобы ты знала. Мне не нравится мысль о том, что ты в игре. Считаю это полным идиотизмом. Но я ставлю на тебя. — Он положил руку ей на плечо и слегка сжал его. Что-то в тоне парня напомнило ей, что когда-то — казалось, много-много лет назад — она была безумно влюблена в него.

В девятом классе у них был один неловкий поцелуй на заднем рядуХадсонского кинокомплекса, хоть у нее и застрял тогда попкорн в зубах, и два дня они расслабленно держались за руки, внезапно не решаясь заговорить, несмотря на то, что были друзьями еще с младшей школы.

Она не знала, что ее заставило вспомнить об этом. Теперь он был ей как брат — раздражающий братец, который всегда считал нужным подметить, что у тебя выскочил прыщ. А он постоянно выскакивал. Но только один.

Уже были слышны приглушенные звуки музыки, доносившиеся из-за деревьев, а также потрескивающий и взрывной голос Диггина, усиленный мегафоном. Водонапорные башни, покрытые граффити и слабо видной печатью «ОКРУГ КОЛУБМИЯ», освещались снизу. Высоко расположенные на рельсоподобных ножках, они походили на насекомых-переростков.

Нет… на одного насекомого с двумя закругленными стальными стыками. Потому что даже издалека Хизер видела, что между ними положили узкую деревянную доску, в пятидесяти футах над землей.

На этот раз испытание было ясным как день.

К тому времени, как троица подошла к месту, где непосредственно толпились зрители, стоя прямо под башнями, лицо девушки покрылось испариной. Как обычно, атмосфера была праздничной — толпа была взвинченной, беспокойной, но при этом все вокруг шептались. Кто-то сумел проехать на грузовике через лес. Прожекторы, подключенные к двигателю, освещали башни и одну деревянную доску между ними, а также дымку от дождя. Периодически вспыхивали кончики сигарет, по радио крутили старую песню в стиле рок, тихо играющую в ритм разговорам. Сегодня приходилось вести себя тише; место находилось неподалеку от дороги.

— Обещаешь не бросать меня? — спросила Нат. Хизер этому обрадовалась; несмотря на то, что это были ее одноклассники, люди, которых она знала всю жизнь, у девушки возник внезапный страх потеряться в толпе.

— Ни за что, — ответила она. Девушка пыталась избегать взглядов вверх, и поняла, что подсознательно рассматривает зрителей в поисках Мэтта. Она разглядела группку хихикающих десятиклассниц, сгрудившихся неподалеку, и Шайну Ламберт, завернутую в одеяло и с термосом чего-то горячего, будто она пришла на футбольный матч.

Хизер с удивлением отметила присутствие Вивиан Трэвин, стоящей в одиночестве, отделившись от толпы. Ее волосы были спутаны в дреды, а бесчисленные пирсинги слабо поблескивали в лунном свете. Хизер никогда прежде не видела Вив ни на одном подобном событии — если честно, она вообще не видела, чтобы Вив что-то делала, кроме как прогуливала уроки и обслуживала столики в «Дотс». По какой-то причине, тот факт, что даже Вив показалась здесь, вызвало у нее еще больше волнения.

— Бишоп!

Эйвери Уоллас протиснулась сквозь толпу и быстро кинулась в объятия парня, будто он только что спас ее от жуткой катастрофы. Хизер отвернулась, когда тот наклонился, чтобы поцеловать ее. Эйвери была всего лишь 155 см и, стоя рядом с ней, девушка чувствовала себя «Зеленым Гигантом»[5] на банке кукурузы.

— Я скучала, — сказала та, когда Бишоп отодвинулся. Она до сих пор не признавала присутствия Хизер; однажды Эйвери услышала, как она назвала ее «креветкоподобной» и, определенно, не простила ее. Тем не менее, она действительно походила на креветку, такая розовая и крепенькая, что Хизер не чувствовала угрызений совести.

Бишоп пробормотал что-то в ответ. Девушка снова почувствовала тошноту и боль разбитого сердца. Никто не должен быть счастлив, когда ты чувствуешь себя таким жалким — особенно твои лучшие друзья. Это должно быть запрещено законом.

Эйвери хихикнула и сжала его руку.

— Я схожу за пивом, ладно? Скоро вернусь. Не уходи. — Затем она повернулась и растворилась в толпе.

Бишоп тут же поднял брови и посмотрел на Хизер.

— Молчи.

— Что? — она подняла вверх обе руки.

Парень ткнул пальцем ей в лицо.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — а затем указал на Нат. — Ты тоже.

Девушка изо всех сил постаралась изобразить невинность на лице.

— Так не честно, Маркс. Я как раз думала о том, какая она прекрасная тебе пара. Такая маленькая и удобная.

— Идеальная карманная девушка, — согласилась Хизер.

— Ладно, ладно. — Бишоп проделывал хорошую работу, пытаясь казаться сердитым. — Хватит.

— Это комплимент! — возразила Нат.

— Я сказал, хватит. — Но через минуту Бишоп наклонился и прошептал: — Знаешь, я не могу удержать ее в кармане. Она кусается. — Его губы коснулись уха Хизер, — случайно, несомненно — и она рассмеялась.

Нервный комок в ее животе слегка расслабился. Но затем кто-то выключил музыку, и толпа затаила дыхание, давая понять, что вот оно, начинается! Девушка мгновенно почувствовала окоченение от холода, будто дождь усилился и заледенел на ее коже.

— Добро пожаловать на второе испытание! — провозгласил Диггин.

— Кончай, Роджерс, — крикнул парень, и повсюду послышалось улюлюканье и рассеянный смех. Кто-то другой сказал: — Тс-с-с.

Комментатор сделал вид, что не услышал.

— Это тест на храбрость и равновесие…

— И на трезвость!

— Чувак, я точно упаду.

Еще больше смеха. Хизер не могла даже выдавить улыбку. Рядом с ней переминалась с ноги на ногу Натали — поворачивая направо и налево, касаясь своих бедер. Девушка даже не могла спросить, чем занималась подруга.

Диггин продолжал ораторствовать:

— Тест на скорость, поскольку время всех конкурсантов будет засечено…

— Господи, да заканчивай уже!

Наконец, мужчина не выдержал. Он отдернул мегафон ото рта.

— Закрой пасть, Ли!

Это спровоцировало новую волну смеха. Хизер это всё казалось далеким, будто она смотрела фильм, а звук запаздывал на пару секунд. Теперь она не могла остановить себя от взглядов вверх — на эту единственную балку, пару дюймов дерева, положенного в пятидесяти футах над землей. «Прыжок» был традицией, больше весельем, чем чем-либо еще, броском в воду. В данном случае, это будет броском в твердую землю, плотную кучу грязи. Без шанса на выживание.

Наступила сиюминутная тишина, когда двигатель грузовика выключился, и вокруг потемнело. Послышались крики протеста; и когда, парочкой секунд позже, двигатель вновь заработал, Хизер увидела Мэтта: он стоял в луче света, смеясь и засовывая руку в задний карман джинсов Делани.

Ее живот скрутило. Странно, но этот факт — то, как он прижимал ладонь к ее заднице — вызвал у нее более сильную тошноту, чем просто их вид вместе. Он никогда не прикасался так к ней, даже жаловался на подобные парочки и говорил, что их нужно пристрелить.

Может он думал, что она была недостаточно красива. Может он стыдился ее.

Может он просто лгал, чтобы не задеть ее чувства.

Может она никогда в действительности его не знала.

От этой мысли девушку охватил ужас. Если она не знала Мэтта Хепли — парня, который однажды зааплодировал, когда она отрыгнула все буквы алфавита, который даже раз заметил, что она слегка протекла, когда у нее были месячные, будучи в белых шортах, и не развел с этого суматохи, притворившись, что совсем не испытывал отвращения — тогда Хизер не могла рассчитывать, что вообще кого-то знала из этих людей, или на что они были способны.

Внезапно она обратила внимание на тишину, на паузу в потоке смеха и разговоров, будто все одновременно задержали дыхание. Девушка заметила, что Ким Холлистер подкрадывалась к доске, высоко-высоко над их головами, с бледным, испуганным лицом, и поняла, что испытание началось.

У Ким ушло сорок семь секунд, чтобы преодолеть, дюйм за дюймом, расстояние, шаркая, все время шагая с правой ноги. Когда она достигла безопасности второй башни, то быстро обняла ее двумя руками, и вся толпа разом выдохнула.

Затем шел Феликс Харт: ему это удалось даже быстрее, пока он делал короткие рывки, будто шел по канату. А затем Мерл Трэйси. Еще до того, как он пересек безопасную черту, Диггин поднял мегафон и провозгласил следующее имя.

— Хизер Нилл! Хизер Нилл, на сцену!

— Удачи, Хизбар[6],— сказала Натали. — Не смотри вниз.

— Спасибо, — автоматично ответила девушка, подумав, что за глупый совет. Когда ты находишься в пятидесяти футах над землей, куда тебе еще смотреть?

Ей казалось, будто она двигалась в тишине, хоть и знала, что это сомнительно — Диггин ни за что бы не оторвался от своего дурацкого мегафона. Просто она боялась; боялась, и все равно думала, глупо, жалко, о Мэтте, и гадала, наблюдал ли он за ней, все еще суя руку в штаны Делани.

Когда Хизер начала взбираться по лестнице, прикрепленной к ножке восточной водонапорной башни, с замерзшими пальцами на холодном, скользком металле, до нее дошло, что парень будет пялиться на ее зад, при этом щупая задницу Делани, и это было по-настоящему отвратительно.

А затем ей в голову пришла мысль, что все смогут увидеть ее зад, и она на мгновение запаниковала, гадая, проглядывают ли через ее джинсы контуры трусов — Хизер не выносила стринги и не понимала девушек, которые их носили.

Хизер преодолела полпути, когда задумалась: если она так сильно переживала из-за контуров нижнего белья, то не могла взаправду бояться высоты. Она впервые почувствовала себя уверенней.

Но главной проблемой был дождь. Из-за него лестничные ступеньки стали ненадежными под ее пальцами. Он мешал видеть и делал скользкой подошву кроссовок. Когда девушка наконец добралась до маленького металлического выступа вокруг водного резервуара и встала на ноги, страх вернулся. Разница между ее жизнью и смертью была всего в паре дюймов.

Легкое покалывание пробрало ее ноги и руки, и на секунду Хизер испугалась не падения, а прыжка, скачка в темноту.

Она бочком подошла к деревянной доске, изо всех сил прижимаясь спиной к резервуару, молясь, чтобы снизу она не казалась такой испуганной, какой себя чувствовала.

Крики, колебания — все это ей не на руку.

— Время! — раздался голос Диггина где-то снизу. Девушка знала, что должна двигаться, если хочет остаться в игре.

Она заставила себя оторваться от резервуара и начала подбираться к доске, которую едва прикрепили к выступу с помощью пары винтов. У нее перед глазами возник внезапный образ, как доска ломается под ее весом и дико мчится вниз сквозь пространство. Но дерево выдержало.

Хизер неосознанно подняла руки для равновесия, мгновенно забывая о Мэтте и Делани или о том, что Бишоп смотрел на нее, да вообще обо всем, кроме невесомого воздуха, жуткого покалывания в руках и ногах и желания спрыгнуть.

Она бы двигалась быстрее, если бы шла в нормальном темпе, ставила одну ногу перед другой, но девушка не могла заставить себя оторваться от доски хоть на секунду; если бы она подняла ногу, пятку, палец, то упала бы, покачнулась в сторону и умерла. Хизер отметила глубокое молчание зрителей, тишина была столь тяжелой, что можно было расслышать шум дождя, собственное дыхание — быстрое и резкое.

Под ней светил ослепляющий свет, похожий на тот, что люди видят перед смертью. Толпа слилась с тенью, и на секунду девушка испугалась, что она все-таки умерла, что была одной на крошечной гладкой поверхности с бесконечным мраком по бокам.

Сантиметр за сантиметром, продвигаясь так быстро, как могла, не отрывая ног от доски.

А затем, внезапно, всё закончилось — она дошла до второй водонапорной башни и обняла резервуар, как Ким, прижимаясь к нему всем телом и позволяя намокнуть своей кофте. Послышались подбадривающие крики, несмотря на то, что уже объявляли следующего участника: Рэя Ханрахана.

Голова гудела, во рту был привкус металла. Конец. Всё было кончено. Ее руки внезапно показались бесполезными, мышцы ослабли от облегчения, пока она неловко спускалась по лестнице, спрыгивая с последних ступенек и спотыкаясь последующие пару шагов, прежде чем выровняться. Люди тянулись к ней, сжимали плечи, хлопали по спине. Девушка не знала, смогла ли она улыбнуться или нет.

— Ты была неподражаема! — кинулась через толпу Нат. Хизер едва заметила, что та обняла ее за шею. — Это страшно? Ты испугалась?

Та покачала головой, зная, что люди всё еще наблюдали за ней.

— Всё быстро закончилось.

Как только слова слетели с ее языка, она почувствовала себя лучше. Всё кончено. Она стояла в середине толпы: в воздухе пахло мокрой шерстью и сигаретным дымом. Она была целой. Настоящей.

— Сорок две секунды, — гордо сказала Нат. Девушка даже не слышала, как назвали ее время.

— А где Бишоп?

Ей начинало становиться хорошо. В Хизер зарождалось воздушное ощущение. Сорок две секунды. Неплохо.

— Он стоял прямо позади меня… — Нат повернулась, чтобы осмотреть толпу, но фары от грузовика превратили всех в силуэты, темные мазки в форме людей.

Люди вновь взорвались криками. Хизер подняла голову и увидела, что Рэй уже закончил испытание. Голос Диггина отозвался гулким эхо:

— Двадцать две секунды! Пока что, это рекорд!

Хизер сглотнула горечь во рту. Она ненавидела Рэя Ханрахана. В седьмом классе, когда у нее еще не выросла грудь, он прикрепил спортивный лифчик к ее шкафчику и распустил слух, что она пила таблетки, чтобы стать мальчиком. «Бороду еще не отрастила?» — спрашивал он, проходя мимо в коридоре. Парень оставил ее в покое только тогда, когда Бишоп пригрозил рассказать копам, что Люк Ханрахан продавал травку из «Пепе», где он работал, пряча пакетики под едой, если клиенты заказывали «двойную порцию орегано». Что было правдой.

Следующей была очередь Зева Келлера. Хизер забыла о поисках друга. Она с замиранием наблюдала, как парень ступил на доску. С безопасной земли это смотрелось даже красиво: нежная дымка от дождя, вытянутые руки Зева, темный силуэт на фоне облаков. Рэй не спустился по лестнице. Должно быть, он тоже наблюдал, хоть и убрался за резервуар, где его не было видно.

Всё случилось за долю секунды; Зев дернулся в сторону, оступился и начал падать. Девушка закричала. Ее сердце чуть не выбилось из груди, и в ту секунду, как его руки дико замахали, а рот исказился в крике, она подумала: «Ничто и никто из нас никогда не будет прежним»

А затем, так же быстро, он нашел равновесие. Парень поставил левую ногу обратно на доску, и его тело перестало качаться из стороны в сторону, как испорченный маятник. Он выпрямился.

Кто-то выкрикнул имя Зева. А затем начались аплодисменты, становясь громоподобными, пока он с запинками преодолевал оставшиеся несколько шагов. Никто не слышал, как Диггин объявил время. Никто не обращал внимания на Рэя, спустившегося по лестнице.

Но стоило Зеву оказаться на земле, как он налетел на парня. Он был ниже и худее Ханрахана, но схватил его сзади, воспользовавшись эффектом неожиданности. Рэй в ту же секунду упал лицом в грязь.

— Гребаный придурок! Ты что-то кинул в меня!

Зев замахнулся кулаком; Рэй извернулся, спихивая с себя парня.

— О чём ты? — он поднялся, его лицо осветилось в сиянии фар. Должно быть, он поцарапал губу об камень. Она слегка кровоточила. У парня был злой и противный вид.

Зев тоже встал. Его глаза были дикими — черными и полными ненависти. Толпа замерла, окаменела, и Хизер снова услышала дождь, падение сотен тысяч разных капель одновременно. Всё повисло в воздухе, готовое упасть.

— Не ври, — рявкнул Зев. — Ты ударил меня в грудь. Ты хотел, чтобы я упал!

— Псих, — Рэй начал отворачиваться.

Парень кинулся на него. А затем они снова оказались на земле, и все люди кинулись вперед, крича, толкаясь, чтобы занять место с лучшим обзором, некоторые пытались разнять мальчишек. На Хизер давили со всех сторон. Она почувствовала ладонь у себя на спине и чуть не упала. Инстинктивно, она потянулась за рукой Нат.

— Хизер! — лицо подруги было белым, испуганным. Их руки разомкнулись, и она скрылась в потоке людей.

— Нат! — Хизер пробиралась сквозь толпу, используя локти, уже радуясь своей высоте. Натали пыталась встать, и когда девушка добралась до нее, то та испустила вопль боли.

— Моя лодыжка! — говорила подруга, в панике хватая себя за ногу. — Кто-то наступил мне на лодыжку.

Хизер потянулась к ней, затем почувствовала руку на спине: на этот раз уверенную, сильную. Она попыталась повернуться, чтобы увидеть, кто толкнул ее, но не успела, падая лицом в грязь. Множество ног топтали землю, забрызгивая ей лицо. На одно мгновение Хизер призадумалась, не было ли это — бушующая толпа, поток людей — частью испытания.

Она почувствовала прорыв в гурьбе, небольшое облегчение.

— Пошли. — Ей удалось встать и взять Нат под руку.

— Мне больно, — сказала та, смаргивая слезы. Но подруга всё равно подняла ее на ноги.

Затем, внезапно, по всему лесу раздался рев — громкий и искаженный.

— Приказываю всем оставаться на местах…

Полиция.

Начался хаос. Лучи света скользили по толпе, делая лица белыми, окаменелыми; люди бежали, пихались, чтобы убраться оттуда, скрыться в лесу. Хизер насчитала четырех копов — один из них свалил кого-то на землю, кого — не ясно. Во рту у нее пересохло, а мысли смешались. Капюшон девушки был испачкан грязью, а в ее грудь прокрадывался холод.

Бишоп пропал. У него была машина.

Машина. Им нужно было бежать… или спрятаться.

Она держала Нат за руку и пыталась подтолкнуть ее вперед, но подруга споткнулась. На ее глазах выступили слезы.

— Не могу, — сказала она.

— Ты должна. — Хизер чувствовала отчаяние. Где, черт возьми, был Бишоп? Она наклонилась, чтобы обхватить Натали за талию. — Опирайся на меня.

— Не могу, — повторила та. — Слишком больно.

Откуда ни возьмись появился Додж Мейсон. Он внезапно оказался рядом с ними и не останавливаясь, чтобы попросить разрешения, обвил рукой талию девушки, чтобы они могли тащить ее между собой. Нат коротко вскрикнула от удивления, но не воспротивилась. Хизер захотелось его расцеловать.

— Пошли, — сказал парень.

Они углубились в лес, спотыкаясь, спеша, чтобы уйти от усиленных мегафоном голосов, криков и фонариков. Было темно. Додж подсвечивал телефоном; он откидывал слабое синеватое сияние на мокрые листья, влажные папоротники и ветвистые, покрытые мхом деревья.

— Куда мы? — прошептала Хизер. Ее сердце быстро билось в груди. Нат едва могла переносить вес на левую ногу, потому при каждом шаге наваливалась на девушку.

— Придется подождать, пока копы свалят, — ответил Додж. Он запыхался.

Через сотню шагов от водонапорных башен, устроившись меж деревьев, был узенький насосный домик. Девушка слышала шум металлических машин, гудящих через стены, когда они остановились, чтобы парень мог открыть дверь плечом. Она не была заперта.

Внутри пахло плесенью и металлом. Единственная комната была занята двумя огромными баками и различными кусками ржавого электрического оборудования; воздух полнился шумом постоянных механических кликов, похожим на треск тысячи сверчков. Они больше не слышали криков из леса.

— Господи. — Нат тяжко выдохнула и устроилась на земле, вытягивая перед собой левую ногу и кривясь. — Как же больно!

— Вероятно, растяжение, — сказал Додж. Он тоже сел, но не слишком близко.

— Клянусь, я почувствовала, как ее сломали. — Девушка наклонилась вперед и начала касаться кожи вокруг лодыжки. Затем резко всосала воздух.

— Лучше не трогай ее, Нат, — сказала Хизер. — Мы приложим к ней лед, как только появится возможность.

Девушка чувствовала холод и внезапную усталость. То возбуждение, которое она ощутила, пройдя испытание, пропало. Она была мокрой и голодной, и последнее, чего ей хотелось, это просидеть полночи в дурацком насосном домике. Хизер достала телефон и написала Бишопу: «Ты где?»

— Откуда ты узнал об этом месте? — спросила Нат Доджа.

— Нашел пару дней назад, — ответил тот. — Ходил на разведку. Не против, если я закурю?

— Вообще-то против, — вставила Хизер.

Парень пожал плечами и положил сигареты в куртку. Мобильный оставил на полу, потому его силуэт освещался синим светом.

— Спасибо, — выпалила подруга. — Что помог мне. Это было очень… ну, ты не должен был это делать.

— Без проблем.

Хизер не видела его лица, но его голос прозвучал как-то странно, будто он подавился.

— И все же, мы ведь никогда раньше не общались… — Может, поняв, что это прозвучало грубо, Нат умолкла.

С минуту в воздухе висела тишина. Хизер послала Бишопу еще одно сообщение: «ВТФ?»

Вдруг Додж сказал:

— Мы общались раньше. Однажды. В прошлом году на вечеринке. Ты назвала меня Дэвидом.

— Правда? — Натали нервно хихикнула. — Вот глупая. Наверное, я была пьяна. Помнишь, Хизер? Мы пили те отвратительные шоты.

— М-м-м. — Хизер всё еще стояла. Она прислонилась к двери, слушая звуки дождя, стук которого усилился. Она напрягала слух, чтобы расслышать продолжающиеся крики. И не могла поверить, что Бишоп до сих пор не ответил. Он всегда сразу же отвечал на ее сообщения.

— Короче, я идиотка, — говорила Нат. — Это тебе любой скажет. Но ведь не могла я забыть такое имя, как Додж? Хотела бы я иметь такое крутое имя.

— Мне нравится твое имя, — тихо сказал парень.

Хизер почувствовала, как ее пронзила острая боль. В голосе парня слышалась знакомая тоска, пустота — и в этот момент она осознала, мгновенно, несомненно, что ему нравилась ее подруга.

На секунду девушка ослепла от зависти, чувства, давящего на нее со всех сторон. Ну конечно. Конечно, Доджу нравится Нат. Она красивая, забавная, низенькая и милая, как маленькая собачка, вмещающаяся в сумочку. Как Эйвери.

Ассоциация возникла неожиданно, и она быстро от нее отмахнулась. Ей было плевать на Эйвери, и на то, нравилась ли Доджу Нат. Это было не ее дело.

И тем не менее, эта мысль продолжала биться в ее разуме, как постоянная дробь дождя: никто и никогда ее не полюбит.

— Как думаете, сколько еще мы будем торчать здесь? — спросила Нат.

— Недолго, — ответил парень.

Несколько минут они сидели в молчании. Девушка знала, что стоит завести разговор, но была слишком усталой.

— Хотела бы я, чтобы здесь не было так темно, — сказала Натали через какое-то время. В ее голосе слышалось нетерпение.

Додж встал.

— Ждите здесь, — и выскользнул наружу.

Наступила тишина, если не считать тихого постукивания — что-то двигалось по трубам — и шипения воды на крыше.

— Я поеду в Лос-Анджелес, — внезапно выпалила Нат. — Если выиграю.

Хизер повернулась к ней. Подруга выглядела вызывающе, будто ждала, что сейчас над ней начнут смеяться.

—Зачем?

— Ну конечно же за красивыми сёрферами, — она закатила глаза. — За Голливудом, дубина! А ты как думала?

Хизер подошла к ней и присела рядом. Нат всегда говорила, что хочет стать актрисой, но ее никогда не воспринимали всерьез — не настолько, чтобы действительно это сделать, и определенно не настолько, чтобы сыграть в «Панику» ради этого.

Но девушка просто пихнула ее плечом.

— Обещай, что когда станешь богатой и знаменитой, то не забудешь свою подругу-дубину.

— Обещаю. — В воздухе чувствовался слабый запах угля. — Что насчет тебя? Что ты будешь делать, если выиграешь?

Хизер покачала головой. Ей хотелось сказать: «Бежать, пока не взорвусь. Преодолевать мили, мили и мили между собой и Карпом. Оставлю старую Хизер позади, сожгу ее дотла.» Вместо этого она пожала плечами.

— Наверное, поеду куда-нибудь. На шестьдесят семь тысяч можно купить много бензина.

Натали покачала головой.

— Да ладно тебе, — тихо начала она. — Почему ты на самом деле захотела играть?

В этот момент Хизер подумала о Мэтте, о безнадежности всего этого, и почувствовала, что сейчас расплачется. Она сглотнула комок в горле.

— Ты знала? О Мэтте и Делани?

— Я слышала слухи, — осторожно сказала подруга. — Но не верила им.

— Я слышала, что она… с ним… — Хизер не могла произнести этих слов. Знала, что, должно быть, смотрелась недотрогой, особенно в сравнении с Нат. Она одновременно стыдилась и гордилась этим: девушка просто не понимала, что было такого замечательного в столь быстро развивающихся отношениях. — В чертовом дендрарии.

— Она шлюха, — сказала Нат как бы между делом. — Спорим, она заразит его герпесом? Или хуже.

— Что может быть хуже герпеса? — с сомнением поинтересовалась Хизер.

— Сифилис. Делает из тебя психа. Продырявливает мозг, и он становится похож на швейцарский сыр.

Девушка иногда забывала, что подруга всегда умела вызвать у нее смех.

— Надеюсь, что нет. — Ей удалось выдавить улыбку. — Он изначально не отличался умом и сообразительностью. Не думаю, что у него достаточно мозгов, чтобы пойти на такие жертвы.

— Надеешься, ну ты и злюка! — Нат сделала вид, будто поднимает бокал. — За сифилис Делани!

— Ты ненормальная, — вовсю смеялась Хизер.

Натали проигнорировала ее.

— Пусть он превратит мозги Мэтта Хепли во вкусный, сладкий сыр.

— Аминь, — сказала Хизер и подняла руку.

— Аминь, — они сделали вид, что чокнулись.

Девушка снова встала и подошла к двери. Додж до сих пор не вернулся; она гадала, чем он занимался.

— Как считаешь… — Хизер сделала глубокий вдох. — Как считаешь, кто-нибудь сможет меня полюбить?

— Я люблю тебя, — ответила Нат. — Бишоп любит тебя. Твоя мама любит тебя. — Хизер скривилась, и подруга исправилась: — Она тебя любит, Хизбар, просто по-своему. И Лили тоже.

— Вы, ребята, не в счет, — поняв, как это прозвучало, она хихикнула. — Без обид.

— Всё нормально.

После короткой паузы, девушка сказала:

— Знаешь, я тоже тебя люблю. Без тебя моя жизнь была бы пуста. Серьезно. Я бы сейчас, даже не знаю, сидела и рисовала бы инопланетян из картофельного пюре.

— Я знаю.

Хизер почувствовала, словно все годы их дружбы появлялись из темноты: время, когда они практиковали поцелуи на диване мамы Нат; как они впервые покурили сигарету, и девушку вырвало; все тайные переписки на занятиях, как они прятали руки под партами или за учебником. Всё это были ее воспоминания, ее и Натали, и все эти годы были скрыты внутри них, как в русских матрешках, скрывающих десятки маленьких копий внутри себя.

Хизер повернулась к Нат, у нее внезапно перехватило дыхание.

— Давай поделим выигрыш поровну, — выпалила она.

— Что? — заморгала подруга.

— Если одна из нас выиграет, давай поделимся. — Как только она это сказала, Хизер поняла, что это правильное решение. — Пятьдесят на пятьдесят. Знаешь, мне будет достаточно бензина на тридцать тысяч.

С секунду Натали просто смотрела на нее. Затем сказала:

— Хорошо. Пятьдесят на пятьдесят. — Нат захохотала. — Пожмем руки? Или поклянемся на мизинчиках?

— Я тебе верю.

Наконец вернулся Додж.

— Всё чисто.

Они подняли Нат и вместе пробрались под водонапорные башни, выходя на прогалину, которая совсем недавно полнилась людьми. Теперь, единственным доказательством этому был оставшийся мусор: затушенные сигаретные бычки и самокрутки, смятые банки из-под пива, полотенца и несколько зонтиков. В грязи все еще был припаркован грузовик, но двигатель был выключен. Хизер представила, как полицейские позже отбуксируют его. Тишина была странной, а местность неожиданно пугающей. Из-за этого девушка задумалась, как все будто бы испарились в воздухе.

Додж резко закричал:

— Подожди секунду! — и оставил Нат на Хизер. Он отошел на пару шагов и поднял что-то с земли — переносной кулер. Когда он посветил на него экраном телефона, девушка увидела, что внутри всё еще лежал лед с пивом.

— Джек-пот, — сказал парень и улыбнулся впервые за ночь.

Он забрал кулер с собой, и когда ребята дошли до 22-го шоссе, сделал пакет со льдом для лодыжки Натали. Осталось три банки пива, одна на каждого, и они распили их на обочине, стоя под дождем, пока ждали автобуса. После пары глотков Нат повеселела, и они с Доджем начали шутить на тему того, чтобы покурить сигарету, чтобы автобус пришел быстрее. В этот момент Хизер поняла, что всё будет хорошо.

Телефон Бишопа до сих пор скидывал на голосовую почту. Должно быть, Мэтт и Делани сейчас сидели в каком-то теплом, уютном, сухом местечке. А девушка продолжала вспоминать, каково было стоять высоко над землей, балансировать на узкой деревянной доске, и чувствовать покалывание в ногах, твердящее ей спрыгнуть.