СУББОТА, 18-е ИЮНЯ

Хизер

Вода была такой холодной, что у Хизер перехватило дыхание, пока она пробивала себе путь между ребятней, собравшейся на пляже и стоящей на мелководье, размахивающей своими полотенцами и самодельными плакатами, поддерживающей и кричавшей оставшимся прыгунам.

Она сделала глубокий вдох и нырнула. Звук голосов, криков и смеха мгновенно исчез.

Лишь один голос отдавался в ее голове.

«Я не хотел, чтобы так произошло»

Эти глаза, длинные ресницы, родинка под правой бровью.

«Просто в ней что-то есть…»

В ней что-то есть. Подтекст: в тебе — ничего.

Сегодня она планировала признаться ему в любви.

Холод был поразительным, по телу девушки прошла дрожь. Ее джинсовые шорты будто камнями набили. К счастью, годы заплывов в ручье и гонок в карьере с Бишопом сделали Хизер Нилл сильной пловчихой.

Вода полнилась телами, активно работающими руками и ногами, брызгающими и плывущими стоя — прыгунами и теми, кто решил присоединиться к их праздничному заплыву, бултыхаясь в карьере в одежде, с пивом и сигаретами в руках. Где-то вдалеке слышался ритм, слабый барабанный бой, и она позволила ему направлять ее по воде — без мыслей, без страха.

Вот в чём смысл «Паники»: никакого страха.

Девушка вынырнула, чтобы сделать глоток воздуха и увидеть, что она уже пересекла короткую дистанцию и доплыла до противоположного берега: уродливой груды бесформенных скал, скользких от черного и зеленого мха, наваленных друг на друга, как древняя коллекция «Лего». Пронизанные трещинами и щелями, они росли к небу, возвышаясь над водой.

Уже прыгнуло более тридцати человек — все они были друзьями Хизер и бывшими одноклассниками. Лишь маленькая кучка оставалась на вершине хребта — острого, скалистого выступа береговой линии, поднимающегося на сорок футов в воздух в северной части карьера, как огромный зуб, пробивающийся сквозь землю.

Было слишком темно, чтобы разглядеть их. Фонарики и костры освещали только берег и пару футов чернильно-темной воды, а также лица прыгнувших людей, всё еще плескавшихся в ручье — торжествующие, слишком радостные, чтобы чувствовать холод, дразнящие конкурентов. Верхушка хребта походила на мохнатую черную массу, где деревья посягали на территорию скалы, или та плавно перебиралась в лес, одно из двух.

Но Хизер знала, кем они были. Все участники должны были представиться, как только добирались до верхушки хребта, а затем Диггин Роджерс — спортивный комментатор этих соревнований — повторял имена в мегафон, одолженный у его брата полицейского.

Оставалось только три человека, которые должны были прыгнуть: Мерл Трэйси, Дерек Клиг и Натали Велез. Нат.

Лучшая подруга Хизер.

Девушка вцепилась пальцами в трещину в скале и подтянулась. Чуть раньше, да и в прошлые года, она наблюдала, как остальные игроки карабкались наверх как огромные, мокрые насекомые. Каждый год люди соревновались, чтобы прыгнуть первыми, хоть и не зарабатывали этим каких-либо дополнительных очков. Тут дело было в гордости.

Она сильно ударилась коленом об острый выступ скалы. Когда Хизер опустила глаза, то увидела капельки крови, стекающие по ее ноге. Странно, но она не чувствовала боли. И хоть все до сих пор кричали и подначивали участников, всё это звучало будто издалека.

Слова Мэтта заглушали все голоса.

«Слушай, у нас ничего не выйдет»

«В ней что-то есть»

«Мы можем остаться друзьями»

Воздух был прохладным. Ветер нарастал, ероша старые деревья, донося низкие стоны из леса — но девушка больше не мерзла. Ее сердце выскакивало из груди. Она нашла еще один выступ в скале, напрягла ноги на скользком мхе, подтянулась и поднялась по примеру прошлых игроков, за которыми наблюдала каждое лето еще с восьмого класса.

Вдалеке смутно слышался голос Диггина, искаженный мегафоном:

— Запоздавший… новый участник…

Но половину его слов унесло ветром.

Вверх, вверх, вверх, игнорируя боль в руках и ногах, пытаясь придерживаться левой стороны хребта, где скалы, упирающиеся друг в друга острыми углами, формировали широкий край горы, на который было легко взобраться.

Внезапно темная фигура человека пронеслась мимо девушки. Она чуть не поскользнулась. В последнюю секунду Хизер успела найти опору на узком выступе, с силой вцепившись пальцами в камень, чтобы восстановить равновесие. Послышались громкие приветствия, и первая мысль девушки была: «Натали».

Но затем Диггин проревел:

— И он в игре, леди и джентльмены! Мерл Трэйси, наш тридцать второй участник, в игре!

Уже почти у вершины. Она рискнула оглянуться и увидела крутой склон из зубчатых скал, темные волны разбивались об основание хребта. Внезапно стало казаться, что оно в миллионах милей от нее.  

Ее живот скрутило, и на секунду туман в голове рассеялся, злость и обида испарились. Хизер захотелось проползти вниз, к безопасному берегу, где ее ждал Бишоп. Они могли пойти в «Дотс» на поздние вафли с маслом и сливками. Они могли покататься с открытыми окнами, слушая нарастающий гул сверчков, или посидеть вместе на капоте его машины, обсуждая разные мелочи.

Но было слишком поздно. Голос Мэтта шепотом отдавался в ее ушах, и она продолжила карабкаться.

Никто не знает, кто придумал «Панику» или когда она впервые началась.

Существуют разные теории. Кто-то винил закрытие бумажной фабрики, которое за ночь сделало 40% взрослого населения Карпа (Нью-Йорк) безработными. Майк Дикинсон, позорно арестованный за продажу наркотиков в ту же ночь, когда его назвали королем выпускного, а теперь меняющий тормозные колонки в «Джиффи Любе»[1] на 22-м шоссе, любит присваивать эту заслугу себе; вот почему он до сих пор ходит на «Стартовый прыжок», хоть уже четыре года как окончил школу.

Тем не менее, ни один из этих вариантов не является верным. «Паника» началась, как и большинство событий в Карпе — глухом городке у черта на куличиках с населением в 12000 человек — из-за летней скуки.

Правила просты. На следующий день после выпускного проводят «Стартовый прыжок», дальше игра идет всё лето. По прохождению всех испытаний победитель забирает денежный приз.

Все в школе платят свою долю, без исключений. Взнос: по доллару каждый учебный день, с сентября по июнь. Люди, которые открываются платить, получают напоминания, идущие по нарастающей, от слабых до настойчивых: испорченный шкафчик, разбитые окна, разбитое лицо.

Но это справедливо. Любой, кто хочет сыграть, имеет шансы на победу. Это еще одно правило: старшеклассники, но только старшеклассники, имеют право принять участие, и должны объявить о своих намерениях соревноваться, поучаствовав в «Прыжке» — первом из заданий. Иногда в игру вступает сорок детей.

Но победитель всегда только один.

Два судьи планируют игру, называют испытания, рассказывают инструкции, награждают и подсчитывают очки. Их выбирают в строгом секрете прошлогодние судьи. Никто, за всю историю «Паники», не признался, что был им.

Естественно, подозрения были — слухи и гипотезы. Карп — городок маленький, а судьям хорошо платят. Как Мира Кэмпбелл, которая всегда крала еду в школьном кафетерии, потому что дома ее не было, внезапно позволила себе купить потрепанную «Хонду»? Она сказала, что у нее умер дядя. Но никто никогда о нем не слышал — никто никогда даже не думал о Мире, пока она не приехала на своей машине с опущенными окнами, сигаретой в руках, и столь яркими бликами на лобовом стекле, что улыбка на ее лице была практически незаметна.

Два судьи, выбранные тайно, клянутся в молчании и начинают работать в паре. Так и должно быть. Иначе, им бы стали предлагать взятки и, возможно, угрожать. Вот почему их двое — чтобы удостовериться в балансе вещей, уменьшить возможность сжульничать и выдать информацию участникам.

Если игроки знают чего ожидать, они могут подготовиться. А это не честно.

Частично, именно неожиданность, незнание начинает донимать их и отсеивать одного за другим.  

Обычно приз составляет около $50,000 и когда вся сумма подсчитана, судьи — кем бы они ни были — забирают свою долю. Четыре года назад Томми О’Хара забрал свой выигрыш, выкупил из залога две вещи, одной из которых был лимонно-желтый «Форд», поехал прямиком в Вегас и поставил всё на черные.

В следующий год Лорен Дэвис купила себе новую вставную челюсть и сделала силиконовую грудь, а затем переехала в Нью-Йорк. Через два Рождества она вернулась в Карп и осталась ровно настолько, чтобы похвастаться новой сумочкой и еще более новым носом, а затем метнулась обратно в город. Пошел слушок, что она встречалась с бывшим продюсером какого-то ТВ-шоу о потере веса и стала моделью «Виктория Сикретс», хоть никто ни разу не видел ее в каталоге. (А многие парни искали.)

Конрад Спарлок погрузился в производство метамфетамина — пошел по стопам отца — и потратил деньги на новый сарай на трассе Маллори, поскольку их старое место сгорело дотла. Но Син Макманус использовал деньги, чтобы поехать в колледж; он подумывает стать врачом.

За семь лет игры было три случая смерти — четыре, если считать Томми О’Хара, который застрелился второй вещью, которую он выкупил в ломбарде, когда его число выпало красным.

Видите? Даже победители «Паники» боятся чего-то.

Итак: вернемся ко дню выпускного, открытия игры, ко дню «Прыжка».

Перемотайте назад к пляжу, но остановите на паре часов до того, как Хизер стояла на скале, внезапно окаменевшая, боящаяся прыгать.

Чуть поверните камеру. Мы еще не совсем там. Но почти.

Додж

Никто на пляже не поддерживал Доджа Мейсона — никто и не станет, не важно, как далеко он пройдет.

Это не имело значения. Главное — победа.

И у парня был секрет — он кое-что знал о «Панике», наверное, больше, чем любой другой человек на пляже.

На самом деле, у него было два секрета.

Додж любил тайны. Они подогревали его, давали ощущение власти. Когда он был маленьким, то даже представлял, что у него был свой тайный мир, личное теневое пространство, где он мог свернуться и спрятаться. Даже сейчас — в плохие дни для Дайны, когда боль с ревом возвращалась и она начинала плакать, в дни, когда его мама обливала их дом освежителем и приглашала своего нового Дерьмового парня, и поздней ночью Додж слышал, как каркас кровати бьется об стену (каждый раз чувствовался, как удар по животу) — он думал о погружении в это темное пространство, уединенное и прохладное.

Все в школе считали его тряпкой. Он это знал. Он выглядел как тряпка. Парень всегда был высоким и тощим — одни кожа да кости, как говорила его мама, весь в отца. Насколько он знал, торчащие кости — и смуглая кожа — были единственными общими чертами у них с папой — доминиканским кровельщиком, с которым его мать провела горячу ночь в Майями. Додж даже не помнил его имени. Роберто. Или Родриго. Что-то в этом роде.

Возвращаясь ко времени, когда они только застряли в Карпе (вот, как он всегда думал об этом — застряли — он, Дайна и его мама были просто как пустые кульки, летающие по стране на судорожных порывах ветра, периодически цепляясь за телефонную будку или за шину какой-нибудь машины, ненадолго задерживаясь на месте), его избили три раза: первый Грег О’Хара, второй Зев Келлер и третий снова Грег, просто чтобы убедиться, что Додж понял правила. И парень не дал сдачи, ни разу. 

Он бывал в ситуациях и похуже.

Это был второй секрет Доджа, а также источник его силы.

Он не боялся. Ему было плевать.

Большая разница. Очень большая.

Небо пестрило красными, фиолетовыми и оранжевыми красками. Оно напоминало парню огромный синяк или фотографию внутренностей тела. До заката оставалось около часа, как и до объявления приза, а затем следовал «Прыжок».

Додж открыл банку пива. Первую и единственную. Он не хотел быть пьяным, это уж точно не было бы ему на руку. Но день был жарким, он пришел прямиком из «Хоум Депот»[2], и чувствовал жажду.

Толпа только начала собираться. Периодически, парень слышал приглушенные хлопки дверцей машин, крики приветствия из леса, далекий рев музыки. Трасса Уиппурвилл была в четверти милях; дети начинали появляться на дороге, пробивая себе путь через густой подлесок, отмахиваясь от висящего моха и лоз. Они несли с собой мини-холодильники и подстилки, бутылки и колонки для плеера, спеша застолбить за собой участок песка.

Со школой было покончено — окончательно, навсегда. Додж сделал глубокий вдох. Из всех мест, где он жил — Чикаго, Вашингтон, Даллас, Ричмонд, Огайо, Род-Айленд, Оклахома, Нью-Орлеан — в Нью-Йорке пахло лучше всего. Зрелостью и переменами, одни вещи менялись на другие. 

Рэй Ханрахан и его друзья прибыли первыми. Неудивительно. Хоть участников официально не объявляли до «Прыжка», Рэй месяцами бухтел о том, как он заберет домой приз, прямо как его брат двумя годами ранее.

Люку едва удалось выиграть в последнем раунде «Паники». Парень ушел с пятьюдесятью тысячами. Второй водитель уже никуда не ушел. Если доктора были правы, он уже никогда не станет на ноги.

Додж перевернул монету на ладони, заставил ее исчезнуть, затем с легкостью появиться между его пальцами. В четвертом классе, парень его мамы — он не мог вспомнить, который из них — купил ему книгу о магических трюках. В тот год они жили в Оклахоме, чертовой дыре посреди страны, где солнце высушило землю до грязи, а зеленую траву превратило в серую. Тем летом он тратил всё свое время на тренировки: как доставать монеты из чьего-то уха и совать карту им в карман так быстро, чтобы это было незаметно.

Началось всё со способа скоротать время, а закончилось новой страстью. Было в этом что-то элегантное: как люди смотрели, но не видели, как их разум пытался объяснить необъяснимое, как собственные глаза предавали их.

И он знал, что «Паника» была одним большим магическим трюком. Судьи были магами; остальные — глупой, восторженной публикой.

Следующим приехал Майк Дикинсон вместе со своими двумя друзьями, все заметно выпившие. Волосы парня начали редеть, участки кожи на его голове бросались в глаза, когда он наклонился, чтобы поставить мини-холодильник на пляже. Его друзья несли полусгнивший стул спасателя: трон, на котором будет сидеть Диггин, комментатор, во время открытия.

Додж услышал громкое жужжание. Он бездумно хлопнул себя по ноге, прибив комара как раз в тот момент, как он начал кормиться, и оставляя на коже небольшой черный след. Парень ненавидел комаров и пауков. В отличие от других насекомых — их он находил захватывающими. Немного похожими на людей — глупыми и иногда злыми, ослепшими от нужды.

Смеркалось; лучи света плавно исчезали, как и цвета, ускользая за линию деревьев, растущих на хребте, будто кто-то вытащил пробку.

Хизер Нилл пришла на пляж следующей, в компании Нат Велез и Бишопа Маркса, счастливо плетущегося за ними, как заросшая овчарка. Даже издалека было заметно, что обе девушки были на нервах. Хизер что-то сделала со своей прической. Что именно — точно не сказать, но ее волосы не были собраны в привычный хвостик, а, возможно, она их даже выровняла. Парень не был уверен, но ему показалось, что она накрасилась.

Он подумывал подойти и поздороваться. Хизер была классной. Ему нравилось, какой высокой и по-своему сильной она была. Нравились ее широкие плечи, походка и прямая спина, хоть Додж был уверен, что она была не прочь уменьшиться на пару сантиметров — видел по тому, что она носила лишь шлепанцы и кроссовки с истертой подошвой.

Но если он встанет, ему придется говорить с Натали — она стояла в противоположной части пляжа, но от одного взгляда в ее сторону у парня сжался живот, будто его пнули. Не то чтобы девушка была зла по отношению к нему — как остальные ребята в школе — но и милой не была, и это задевало его больше всего. Обычно, когда она ловила их с Хизер за разговором, Нат слабо улыбалась, ее глаза будто смотрели сквозь него, и Додж понимал, что она никогда, никогда не посмотрит на него. Однажды, на вечеринке с костром в честь футбольного матча, она даже назвала его Дейвом.

Он пришел только из надежды увидеть ее. А затем заметил девушку в толпе; подошел к ней — ошеломленный от криков, жары и стакана виски, выпитого на парковке — чтобы поговорить, серьезно поговорить с ней, впервые в жизни. Как раз, когда он тянулся к ее локтю, она сделала шаг назад и наступила ему на ногу.  

— О-ой! Прости, Дейв, — хихикнула она. От нее пахло ванилью и водкой. Его желудок будто вспороли, а внутренности рухнули прямиком на ботинки.

В их выпускном классе было всего 107 человек из 150-ти, которые перешли в девятый класс школы Карпа. А она даже не знала его имени.

Потому Додж остался стоять на месте, вкапываясь пальцами в землю, ожидая темноты, свистка о начале игры.

Он выиграет «Панику».

Он сделает это ради Дайны.

Он сделает это ради мести.

Хизер

— Проверка, проверка. Раз, два три. — Это Диггин тестировал мегафон.

Старый карьер неподалеку от трассы Уиппурвилл, заброшенный с конца 1800-х годов, затопили в пятидесятых, чтобы сделать из него открытый бассейн. На южной стороне был пляж: узкая полоса песка и камней, пребывание на которой в ночное время, предположительно, было запрещено, зато активно использующейся днем. Повсюду валялись влажные окурки, смятые банки из-под пива, пустые кульки, а иногда, как бы мерзко это не звучало, презервативы, безвольно распластанные на земле, как трубчатые медузы. Сегодня здесь было полно народу — всюду виднелись подстилки и пляжные стульчики, в воздухе витал запах средств от комаров и выпивки.

Хизер закрыла глаза и вдохнула. Вот каков аромат «Паники» — аромат лета. У края воды произошел внезапный всплеск звуков и цветов, криков и смеха. Фейерверки. В быстрых вспышках красного и зеленого девушка увидела Кейтлин Фрос и Шайну Ламберт, согнувшихся пополам со смеху, пока Патрик Калберт пытался поджечь еще парочку петард.

Странно. Выпускной был только вчера — Хизер плюнула на церемонию, ведь Криста, ее мама, всё равно не собиралась показываться, и не было смысла притворяться, что проживание четырех обязательных учебных годов заслуживало какой-то славы. Но она уже чувствовала, будто со школы прошло много-много лет, будто это всё было одним длинным, незапоминающимся сном. Может, это потому, что люди ни капельки не менялись, думала она. Все те дни просто слились вместе и теперь канут в прошлое.

В Карпе никогда ничего не происходило. Никаких сюрпризов.

Голос Диггина раздался над толпой:

— Леди и джентльмены, у меня есть объявление: школа закрыта на летние каникулы!

Все радостно закричали. Послышалась новая серия хлопков, взрыв фейерверков. Они были в середине леса, в пяти милях от ближайшего дома. Шумите, сколько влезет. Хоть кричите.

Они могли закричать. Никто бы их не услышал.

У Хизер скрутило желудок. Началось. Она знала, Нат, должно быть, сходит с ума. Понимала, что нужно сказать что-то обнадеживающее — Хизер и Бишоп пришли ради своей подруги, чтобы оказать моральную поддержку. Парень даже плакат нарисовал: «Вперед, Нат!» было написано на нем. Рядом со словами была нарисована огромная палочковая фигурка, — Натали поняла, что это она по тому, что на фигурке была розовая футболка — стоящая на куче денег.

— А как так получилось, что Нат без штанов? — спросила Хизер.

— Может она потеряла их в момент «Прыжка», — ответил Бишоп и повернулся к Натали с улыбкой на губах. Когда он так улыбался, его глаза меняли оттенок с топленого шоколада к медовому. — Мой талант никогда не лежал к художественному искусству.

Хизер не нравилось говорить о Мэтте перед другом. Она терпеть не могла, как он закатывал глаза, когда она поднимала эту тему, будто она переключила радиостанцию с плохой попсой. Но, в итоге, она не сдержалась:

— Прости, Нат. Знаю, сейчас не время… то есть, мы пришли ради тебя…

— Всё нормально. — Подруга потянулась и сжала руку девушки. На ее лице появилось странное выражение… будто лимоном подавилась. — Слушай, Мэтт тебя не заслуживает. Понимаешь? Ты достойна кого-то лучшего.

Хизер коротко рассмеялась.

— Нат, ты моя лучшая подруга. Ты не должна мне лгать.

Девушка покачала головой.

— Уверена, он скоро будет здесь. Игра вот-вот начнется.

Хизер в миллионный раз проверила свой телефон. Ничего. Она пару раз выключала и включала его, просто чтобы проверить, что он исправно работает.

Снова прогремел голос Диггина:

— Правила «Паники» просты. Играть может любой. Но победит лишь один.

Мужчина объявил сумму выигрыша.

$67,000.

Хизер чувствовала себя так, будто ей дали под дых. $67,000. Такой большой суммы еще не было. Толпа начала галдеть — число пронеслось сквозь нее, как электрический ток, перескакивая с уст на уста. «Обалдеть, чувак, да ты псих, если не будешь участвовать!». Нат выглядела так, будто засунула в рот ложку с мороженым.

Диггин продолжил, игнорируя шум. Он объявил правила — с полдюжины испытаний, растягивающихся на всё лето, проводящихся в условиях строжайшей конфиденциальности; выбывание после каждого раунда; индивидуальные испытания для каждого игрока, прошедшего половину игры — но никто не слушал. Речь была такой же, как всегда. Хизер наблюдала за «Паникой» с восьмого класса. Она сама могла уже толкать эту речь.

Эта сумма — 67,000 — обволокла ее сердце и сжала его. Сама того не желая, она задумалась, что бы могла сделать с этими деньгами; подумала, как далеко она могла бы уйти, что могла бы купить, как долго могла бы жить. На сколько миль она могла бы убраться от Карпа.

Но нет. Она не могла бросить Мэтта. Он сказал, что любит ее. Он был ее планом. Хватка на ее сердце слегка ослабла, и девушка снова смогла дышать.

Рядом с Хизер, Натали вылезла из своих джинсовых шорт и сбросила обувь.

— Ты можешь в это поверить?

Девушка сняла футболку, дрожа от ветра. Хизер не могла поверить, что она настояла на этом глупом бикини, которое слетит с нее в тот же момент, как она коснется воды. Натали лишь рассмеялась и отшутилась, что, возможно, так она сможет заработать дополнительные баллы.

Таким она была человеком: упрямым. И тщеславным. Хизер до сих пор не понимала, почему подруга решила играть. Нат боялась буквально всего.

Кто-то — скорее всего Билли Уоллас — свистнул.

— Классная задница, Велез!

Та проигнорировала его, но девушка видела, что она всё услышала и только притворялась недовольной. Хизер гадала, что бы сказал Билли, надень она этот клочок ткани на свою задницу. «Ого! Да вы только посмотрите на ее размер! Тебе случайно не нужно разрешение, чтобы носить ее с собой?»

Но Мэтт любил ее. И считал красивой.

Шум на пляже возрос, перерастая в рев: вопли и крики, люди махали самодельными плакатами и флажками, петарды взрывались со звуком выстрелов, и она знала — время пришло. Сейчас прозвучит свисток.

Вот-вот начнется «Паника».

В этот момент Хизер увидела его. Толпа временно расступилась; она видела, как он улыбался, общался с кем-то; затем толпа вновь зашевелилась, и парень потерялся из виду.

— Он тут, Нат, он тут!

— Что? — она больше не обращала внимания на подругу.

Слова Хизер застряли в горле, поскольку толпа вновь расступилась, стоило ей начать двигаться в сторону Мэтта, будто под притяжением гравитации — облегчение грело ей грудь, у нее был шанс сделать всё правильно, хоть раз — и в эту секунду она заметила, что он говорил с Делани О’Браян.  

Не просто говорил. Шептался.

А затем… они поцеловались.

Прозвучал свисток — острый и громкий звук во внезапной тишине, как крик чужеземной птицы.

Хизер достигла вершины хребта, когда Дерек Клиг разбежался и прыгнул в воздух, сжавшись в комочек и крича. Парой секунд позже он нырнул в воду, и зрители радостно зашумели.

Натали села на корточки в паре футов от края, ее лицо было бледным; на секунду Хизер показалось, что она услышала, как та считает. Затем подруга повернулась и пару раз моргнула, будто пытаясь сосредоточиться на лице девушки. Она открыла рот и снова закрыла.

Сердце Хизер быстро забилось.

— Эй, Нат, — начала она, как только та выпрямилась.

— Какого черта ты творишь?! — сплюнула Натали.

В это мгновение девушка резко осознала всё происходящее: боль в ее руках и ногах, в пальцах, жалящее дуновение ветра. Натали была в ярости. Ее трясло, хоть это могло быть от холода.

— Я собираюсь прыгнуть, — сказала она, понимая, как глупо это прозвучало — как глупо это было. Внезапно она почувствовала, что ее может вырвать.

«Я буду за тебя болеть», — говорила Хизер Натали. Пришла вина, пульсируя наряду с тошнотой. Но всё это заглушал голос Мэтта. На его фоне был образ пятен от воды над ее кроватью; тихий гул музыки из парка; запах травки и сигарет; звуки смеха, а позже чьих-то криков: «Ах ты тупой кусок…»

— Ты не можешь прыгать, — пялилась на нее Нат. — Я прыгаю.

— Мы прыгнем вместе, — ответила Хизер.

Натали сделала два шага вперед. Девушка заметила, как она ритмично сжимала кулаки. Сжала, расслабила. Сжала, расслабила. Три раза.

— Зачем ты это делаешь? — прошептала Нат.

Хизер не могла ответить. Она сама толком не знала. Она чувствовала лишь одно — что это был ее последний шанс.

Потому она просто сказала:

— Я прыгну сейчас. Пока не струсила.

Когда девушка повернулась к воде, Натали потянулась за ее рукой, будто хотела отдернуть. Но не стала.

Хизер чувствовала, будто скала под ней начала двигаться, пятясь как лошадь. Она почувствовала внезапный страх, что потеряет равновесие и скатится вниз по скалистому склону, разбив голову на мелководье.

Паника.

Она сделала небольшие, плавные шажки, и всё равно достигла края слишком быстро.

— Представься! — громогласным тоном сказал Диггин.

Вода под Хизер, черная как нефть, всё еще полнилась людьми. Она хотела крикнуть — «уйдите, уйдите, я прыгну на вас!» — но не могла выдавить и слова. Она едва могла дышать. Ее легкие будто сжало между двумя валунами.

Внезапно, все ее мысли наполнились воспоминаниями о Крисе Хайнзе, который пять лет назад выпил рюмку водки перед прыжком и оступился. Звук его головы, разбивающейся об скалы, был таким деликатным, будто яйца разбили. Она помнила, как все кинулись в лес; образ его тела, сломанного и обмякшего, наполовину погруженного в воду.

— Назови свое имя! — поторопил Диггин, а толпа подхватила: «Имя, имя, имя!»

Она открыла рот:

— Хизер, — прохрипела девушка. — Хизер Нилл. — Ее голос сломался, слова унесло ветром.

Люди продолжали скандировать: «Имя, имя, имя, имя!». Затем: «Прыгай, прыгай, прыгай, прыгай!»

Ее внутренности были белыми, полными снега. Во рту появился привкус рвоты. Она сделала глубокий вдох. Закрыла глаза.

И прыгнула.