Глава 3

Джош

           

Четыре часа дня никак не настанут. Я уже вспотел от сидения на жарком солнце за ланчем, но в мастерской особой прохлады не найдешь. Когда я захожу, то мгновенно чувствую себя как дома, хоть помещение выглядит иначе от того, как было в июне.

На столах не лежат инструменты и куски пиломатериалов. Пол не покрыт слоем пыли. Станки не работают. Изначально, меня нервирует именно тишина. Это единственное время года, когда здесь тихо. Первые пару недель нам снова будут рассказывать правила безопасного пользования оборудованием, которые я мог бы пересказать дословно, если бы кто-нибудь спросил. Но никто не спрашивает. Все в курсе, что я знаю их на зубок. Если бы хотел, я сам мог бы преподавать этот предмет.

Я кидаю книги на рабочий стол в углу, где сижу каждый год, по крайней мере, когда от нас этого ожидают. Прежде чем я успеваю выдвинуть стул, меня подзывает мистер Тёрнер.

Мне он нравится, не то чтобы это имело для него какое-то значение. Преподаватель хочет моего уважения, что он тоже заслужил. Я делаю все, что он говорит. Мистер Тёрнер из тех редких людей, кто верит в меня. На данный момент я научился у него столь же многому, сколь и у отца.

Мистер Тёрнер преподавал этот курс, сколько я себя помню, еще задолго до моего прихода в школу, когда это было не более чем выборочным предметом, на который записывались для галочки. Теперь это один из ведущих курсов в штате. С одной стороны это бизнес, а с другой мастер-класс по ремеслу. В начальных классах наша работа — зарабатывать деньги на материалы и оборудование. Мы принимаем заказы, выполняем их, а деньги вкладываются в курс.

Вы не сможете попасть в класс для начинающих, не пройдя вступительные занятия, и то — они не дают никакой гарантии. Мистер Тёрнер берет лишь тех учеников, которые оправдывают его ожидания в плане трудовой этики и их способностей. Из-за этого на последнем курсе так мало людей. Вам понадобится его одобрение, чтобы сюда попасть, а поскольку в школе выборочных курсов как грязи, ему это сходит с рук, настолько он хорош.

Когда я подхожу к столу преподавателя, он спрашивает о том, как я провел лето. Пытается быть вежливым, но знает меня достаточно, чтобы не заморачиваться на этом. Я ходил на его курсы каждый год, начиная с девятого класса. Он знает мою ситуацию и меня в частности. Все, чего я действительно хочу, это строить и чтобы меня оставили в покое, что он мне и позволяет. Я коротко отвечаю, и мистер Тёрнер кивает, понимая, что предлог для разговора себя исчерпал.

— Театральный факультет хочет, чтобы на их складе встроили стеллажи. Можешь пойти туда, замерять все что нужно, нарисовать план и написать список всего, что нам понадобится? Тебе не нужно выслушивать всю эту чепуху. — Он поднимает кипу бумаг, которые содержат, как я предполагаю, материалы по правилам поведения, с равным количеством скуки и смирения. Преподаватель тоже хочет просто строить. Но для него не вариант, если кто-то потеряет палец. — Принеси мне отчет под конец занятия, и я достану, что потребуется. По моим представлениям, ты справишься примерно за неделю.

— Без проблем. — Я сдерживаю улыбку. Предварительная болтовня — единственное, что мне не нравится в этом предмете, и меня только что от нее освободили. Мне позволят строить, даже если это всего лишь стеллажи. И я смогу убраться от всех остальных.

Я быстро расписываюсь внизу документа об отказе от претензий к преподавателю и вручаю его обратно. Затем хватаю свои книги, как раз когда заходят остальные ученики. Вряд ли их будет много — около дюжины — в этой секции. Пока что, я знаю всех, кто заходит, кроме одного человека; девушки со двора, — которая наблюдала за мной. Не может быть, что она в этом классе. Ее мысли вторят моим, судя по выражению ее лица, когда она осматривает комнату, подмечая высокие потолки и промышленные электроинструменты. Ее глаза слегка сужаются от любопытства, но это все, что я успеваю заметить, так как в этот раз она поворачивается и ловит мой взгляд.

Я часто наблюдаю за людьми. Обычно это не проблема, поскольку на меня никто не смотрит, а если и так, то я быстро отворачиваюсь. Очень быстро. Но, черт возьми, она быстрее. Я знаю, что эта девчонка — новенькая. Если нет, за лето с ней произошли радикальные, жутковатые изменения, поскольку я хорошо осведомлен о всех людях в кампусе, а даже если это не так — я бы запомнил девушку, которая приходит в школу в виде мертвой шлюхи. Тем не менее, десятью секундами позже я уже стою за дверью, с уверенностью, что ее расписание будет изменено еще до моего возвращения.

 

            ***

 

Я прячусь на театральном складе всю четвертую пару, измеряя и составляя планы, придумывая список нужных материалов для стеллажей. Здесь нет часов, и я еще не готов, когда звенит звонок. Я пихаю блокнот с записями в рюкзак и направляюсь к крылу, где учат английскому языку. Дохожу до кабинета мисс Макаллистер и пробегаю мимо толпящихся в коридоре учеников, пользующихся последними секундами перед звонком, чтобы пообщаться. Дверь открыта, и учительница поднимает взгляд, когда я захожу.

— А-а, мистер Беннет. Вот мы и снова встретились. — Она преподавала у меня в прошлом году. Должно быть, ее перенаправили с младших классов в старшие.

— Да, мэм.

— Как всегда вежлив. Как прошло твое лето?

— Вы уже третья, кто спрашивает.

— Это не ответ. Попробуй еще раз.

— Жарко.

— Ты все такой же болтливый.

— Вы все такая же ироничная.

— Главное — стабильность. — Она встает и поворачивается, чтобы взять список и три пачки бумаги с верхней полки шкафа позади нее.

— Можешь передвинуть ко мне эту парту? — она указывает на перекошенную парту в углу комнаты. Я опускаю рюкзак на стол в конце комнаты и выдвигаю вперед сломанную парту. — Поставь ее там. — Она кивает на место перед доской. — Мне просто нужно куда-то это деть, прежде чем мы сможем поговорить. — Женщина кладет кипу бумаг на парту, и тут звенит звонок.

— Вам нужен подиум.

— Джош, мне повезло иметь стол с выдвигающимися ящичками, — подмечает она с напускным раздражением, направляясь к двери в кабинет, не останавливаясь ни на секунду. — Вам, невеждам, лучше бы зайти, пока этот звонок не прозвенел во второй раз, поскольку я не имею ничего против наказаний в первый день учебы — и я подразумеваю утренние наказания, а не после уроков. — Последние слова она поет, пока толпы учеников впихиваются в кабинет под звуки запоздалого звонка.

С мисс Макаллистер шутки плохи. Ее не волнуют популярные детки или те, у кого богатые родители, и она не набивается никому в друзья. В прошлом году ей удалось убедить меня, что в этой школе действительно есть чему поучиться, ни разу не заставив меня заговорить на занятии.

По сути, у меня есть два типа преподавателей. Те, кто меня игнорируют и делают вид, что я не существую, и те, кто меня вызывают и привлекают внимание, так как считают, что мне так лучше — или просто потому, что контроль надо мной вызывает у них неестественное удовольствие, ведь они знают, что могут мною вертеть. Мисс Макаллистер не подходит ни под один. Она не трогает меня, но и не игнорирует; для учительницы, она практически идеальна.

Женщина закрывает дверь, но в этот момент внутрь проскальзывает Дрю.

— Здрасьте, мисс Макаллистер. — Он улыбается и подмигивает, бесстыдник.

— У меня иммунитет к вашим чарам, мистер Лейтон.

— Однажды, мы будем посвящать друг другу стихи. — Он опускается за единственную свободную парту, прямо перед столом учителя.

— Обязательно. Но тема поэзии у нас запланирована аж на следующий семестр, так что вам придется попридержать свои сонаты до того момента. — Мисс Макаллистер подходит к своему столу и достает желтый листок бумаги из ящика, затем возвращается к Дрю. — Но не расстраивайтесь. У нас все же будет свидание завтрашним утром. В 6:45. В пресс-центре. — Она подмигивает и кладет бумажку с наказанием на его парту.

 

***

 

Настя

           

Занятие по ремеслу на четвертой паре не было таким уж ужасным. Мистер Тёрнер совершенно не уделял мне внимания, что довольно трудно, когда на весь класс — четырнадцать человек. Он сразу же проверил мое расписание, чтобы убедиться, что я туда попала, а затем спросил, почему они отправили меня к нему. Я пожала плечами. Он тоже. Затем вручил его обратно, сетуя, что я не буду поспевать за остальными, но если мне очень хочется остаться, он мог бы позволить мне быть ассистентом или кем-то подобным. Было очевидно, что он не очень-то жаждал моего участия, но я решила остаться. Это небольшой класс, где меня, скорее всего, оставят в покое — предел моих мечтаний, как для первого дня.

Я высиживаю всю пятую пару, прежде чем приходится столкнуться с одной из этих безумных игр в знакомство на моем хренофестивале во время курса музыки — из которого я вскоре буду выписываться любыми способами. Учительница — мисс Дженнингс, милая двадцатилетняя девушка со светлыми волосами, собранными в пучок, бледной кожей и до тошноты идеальными руками для игры на пианино — заставляет нас сесть в круг. Как в младшей школе, кружок для игры в «зайчика». Это дает каждому лучшее место для обучения и, впоследствии, для анализа друг друга. О, ну и, конечно же, это шанс нам всем раззнакомиться.

Как для игры в знакомство, эта не самая худшая, что мне довелось пережить. Каждый должен рассказать о себе три факта, один из которых будет лживым. Затем ученики пытаются угадать, какой именно. Немного грустно, что я не буду принимать реального участия в игре, иначе это было бы довольно увлекательно. Я практически уверена, что заплатила бы кучу денег, чтобы послушать, как мои одноклассники и милая учительница, похожая на эльфа, спорили бы на счет правдивости моих ответов:

«Меня зовут Настя Кашникова. Когда-то я была гениальной пианисткой, которой не место на начальном этапе музыкального курса. Два с половиной года назад меня убили. Обсуждайте.»

Вместо этого, когда очередь доходит до меня, я сижу с каменным лицом и молчу. Мисс Дженнингс смотрит на меня с ожиданием. «Проверьте свой список.» Она все еще смотрит на меня. Я — на нее. Между нами проходит странная связь. «Проверьте свой список. Знаю, они вам сказали.» Теперь я пытаюсь достучаться до нее телепатически, но, к сожалению, у меня отсутствуют сверхъестественные таланты.

— Не хочешь поделиться с нами тремя фактами о себе? — спрашивает она, будто я просто дурочка, которая понятия не имеет, что происходит вокруг.

Наконец, я даю ей подсказку и слегка качаю головой. «Нет.»

— Ну, давай же. Не стесняйся. Все мы это сделали. Это легко. Не обязательно открывать свои самые страшные тайны, — говорит она веселым голосом.

Хорошо, поскольку мои страшные тайны стали бы ее кошмарами.

— Можешь хотя бы сказать, как тебя зовут? — спрашивает она наконец, явно не стремясь вступать в борьбу по силе воли. Ее терпение на исходе, но она пытается это скрыть.

Я снова качаю головой. Пока что я не разрывала с ней зрительный контакт, и, кажется, это начинает ее пугать. Мне немного ее жаль, но мисс Дженнингс стоило просмотреть наш список перед занятием.

— Ла-а-адно, — она протягивает слово, и голос девушки меняется. Теперь она действительно раздражена, но и я тоже. Рассматриваю темные корни на ее голове, это позволяет мне на чем-то сосредоточиться, пока ее голова опущена, поглощенная в просмотр списка учеников. — Используем метод исключения. Ты, наверное, — она делает паузу, ее улыбка тает, и я знаю, что в этот момент до нее доходит, поскольку учительница смотрит на меня уже совсем по-другому.

— Прости, пожалуйста. Ты, должно быть, Настя.

На этот раз я киваю.

— Ты немая.

 

Глава 4

Настя

           

К тому времени, как я паркуюсь у дома Маргот, на часах чуть больше трех, и я буквально пропитана облегчением, или, возможно, это просто пот — здесь невероятно душно. В любом случае, я не жалуюсь, поскольку впервые за сегодняшний день я могу дышать. В целом, могло быть и хуже. Сплетни быстро разносятся под конец рабочего дня. Думаю, завтра все будут знать обо мне, и им придется со мной смириться.

Даже кружок дебатов — жестокая шутка — прошел не так плохо, как можно было ожидать, что говорит о многом, учитывая, в каком я невыгодном положении, когда нужно толкать речи. Мы снова сели в бесконечно завлекательный круг, но к тому моменту я уже не обращала внимания ни на свой ужас, ни на шепот, преследующий меня повсюду.

Мой хороший приятель Дрю тоже там был. Он не сел со мной, чему я была рада — его комментарии были достаточно смешными и легко игнорируемыми, но я боялась, что мне придется отбиваться и от его рук. Мое облегчение долго не продлилось, поскольку вскоре до меня дошло, что парень устроился в кругу прямо напротив меня, чтобы каждый раз, как я буду подымать голову, в моем поле зрения оказывались его глаза, будто твердящие «я могу сделать тебя женщиной», и ухмылка, говорящая «я знаю, что у тебя под одеждой». Могу поспорить, он практикуется перед зеркалом. Думаю, он мог бы этому учить. Я опустила взгляд на парту и начала обводить имена, вырезанные на поверхности, чтобы сдержаться от улыбки. Не потому, что считала его привлекательным, хотя отрицать это глупо, а потому, что парень был чертовски забавным.

Я даже благодарна его присутствию. Он помогает мне сосредоточиться, вместо того, чтобы придумывать пункты, почему этот курс такой отстойный; например, из-за всего. Стоит также упомянуть, что под «всем» я подразумеваю и темноглазого, темноволосого, удивительно отвратного придурка со двора, которого, судя по всему, зовут Итан. К счастью, в кабинете было полно свободных парт, потому мне не пришлось принять его весьма заманчивое предложение посидеть у него на коленках. К несчастью, одна из этих свободных парт была рядом с моей, и именно ее он занял. Парень больше не острил, но часто ухмылялся, и был в этом далеко не так успешен, как Дрю.

Я захожу внутрь и кидаю рюкзак на кухонный стол, вытаскивая все документы, которые Маргот должна подписать перед работой. Прежде чем я успеваю опустошить его, мой телефон начинает вибрировать, и мне приходится остановиться, чтобы найти его. Я не стараюсь класть его в легкодоступное место. Не то чтобы он мне часто нужен. Звонить могут лишь два человека. Мама или тетя. Никто другой не набирает по этому номеру; даже папа.

Телефон я храню лишь для самых необходимых случаев, когда мне нужно с кем-то связаться — только с помощью сообщений, обычно, односторонних, от них ко мне. Когда нужно, я использую его, чтобы оповестить Маргот о своем местонахождении или если я буду поздно. Это была часть сделки, чтобы я могла жить с ней. Естественно, это вся информация, которой я с ней делюсь. Никаких «Как прошел день?», никаких «Ты завела новых друзей?», никаких «Ты уже нашла себе терапевта?». Лишь основные факты. Проблема не в том, чтобы заговорить. Проблема в самом общении.

Сообщение от Маргот. «Вышла за чем-нибудь вкусненьким в честь твоего первого дня. Скоро вернусь.» Я все еще пытаюсь привыкнуть к ужину в четыре часа. Маргот работает в ночную смену, что означает, что кушаем мы рано, чтобы она успела помыться и отправиться на работу. Хотя, ланч здесь в 10:45, так что чему удивляться.

Я отпихиваю это адское устройство и переодеваюсь в одежду для пробежки, чтобы позже отправится за ужином по сниженной цене. Я бы пошла сейчас, но на улице жарко, а я никогда не выхожу в такое время дня — когда солнце в зените, выжигает воспоминания на моей коже. Я даже почту проверить не выйду, если только это не необходимо. Телефон снова вибрирует. Я смотрю на экран. Мама. «Надеюсь, твой первый день прошел отлично. Люблю. М.» Я снова кладу телефон на стол. Она не ждет от меня ответа.

Маргот возвращается со всевозможной китайской едой. Этих запасов хватит на неделю. Что хорошо, так как я не смогу приготовить настоящую еду даже под угрозой смерти, и судя по меню из фастфудов в кухонных ящиках, Маргот тоже. Я прожила здесь уже пять дней, и за это время кухней ни разу не пользовались. Зато в трапезах с тетей отсутствует неловкость. Для нее не проблема говорить за нас обеих. Все, что я не в состоянии довести до разговора, она покорно восполняет. Даже не уверена, нужно ли ей мое присутствие.

Прошло меньше недели, а я уже знаю, с кем она встречалась последние три года и с кем встречается сейчас. Знаю все сплетни с ее работы, хоть не имею не малейшего понятия, кто те люди, которых она упоминает. Без сомнений, Андреа не оценила бы тот факт, что Маргот рассказала мне о ее финансовых проблемах, а Эрик не хотел бы, чтобы я была в курсе о измене его девушки, а Келли была бы потрясена, узнай она, что я осведомлена о ее биполярном расстройстве и медикаментах, которые она принимает. Но чем больше Маргот болтает, тем менее неловким кажется мое молчание, и мне предпочтительней слушать о людях, которые меня не заботят. В те случаи, когда она упоминает семью, все проходит не так гладко — я не хочу думать о них, но не могу сказать ей заткнуться.

После того, как мы поели, она бежит в душ, чтобы смыть дневной пот и масло для загара, а я собираю контейнер за контейнером с объедками и жду, пока зайдет солнце, чтобы отправиться на пробежку.

Мне так и не удается выйти за порог, поскольку небо становится черным еще до заката и разверзается проливным дождем. Я не против бега под ливнем, но даже для меня это перебор. Слишком трудно что либо разглядеть, и невозможно услышать сквозь такой проливной дождь. Когда я выглядываю через стеклянную дверь в задней части дома, то кажется, будто капли падают горизонтально, и даже я не настолько отчаянная, чтобы гулять при такой погоде. Я снимаю кроссовки и сажусь, затем встаю и снова сажусь, затем опять встаю. В голове все крутится.

Здесь у меня нет беговой дорожки, потому я просто прыгаю на месте, пока не становится скучно, затем делаю череду упражнений для мышц грудной клетки и ног, переключаюсь на приседания и выпады, а затем делаю столько отжиманий, сколько хватит сил, прежде чем руки не выдержат, и я рухну лицом в ковер. Это не те истощительные упражнения, которые мне сейчас нужны, но сегодня придется смириться и с этим.

Я достаю наряд на завтра, беру кипу подписанных бумаг и пихаю в рюкзак. Мне почти жаль, что домашних заданий еще нет, приходится просто бродить по гостиной. Рядом с входной дверью лежит стопка газет, и я понимаю, что почти две недели уже не проверяла объявления о рождении детей. Я хватаю их и проглядываю, пока не нахожу нужный раздел. В первой газете я разочарована. Ничего нового. Обыкновенные, заезженные, классические имена и популярное дерьмо, которым я бы и кошку не обозвала, не то что ребенка. Моего имени, естественно, в списке никогда нет, но я и не его ищу. Просматриваю четыре газеты; мне встречаются три Александра, четыре Эммы, две Сары, куча имен, заканчивающихся на –ден (Джейден, Кайден, Браден, тьфу), многие я не запоминаю и лишь одно достойно моей стенки. Я вырезаю его и хватаю ноутбук. Подключаюсь к интернету и жду стартовой странички. Через пару секунд я гляжу на милый сайт в розово-голубых цветах, посвященный детским именам, приветствующий меня каждый раз, как я захожу в онлайн.

Печатаю новое имя в поиске, Пааво, которое оказывается ничем иным, как финской версией Пола. Это немного разочаровывает.

Мне нравятся имена. Я собираю их: происхождение, значение. Их легко коллекционировать. Они ничего не стоят и не занимают пространства. Мне нравится смотреть на них и делать вид, что они что-то значат; может, это не так, но мне нравится притворяться. Большинство из них я храню на стенах своей спальни дома — где я жила раньше. Я собираю те, что звучат. Хорошие имена со значением. Не ту фигню, которой называют в наши дни. Мне нравятся иностранные имена; необычные, которые не часто услышишь. Если у меня когда-нибудь будет ребенок, я выберу одно из таких, но даже в далеком будущем я не вижу себя мамой.

Я складываю газеты, чтобы убрать их, опуская взгляд в последний раз. Уголком глаза замечаю очередную «Сару» и улыбаюсь. Это напоминает мне о сегодняшнем веселом моменте.

Я бежала к своему шкафчику на перемене, и мне пришлось спрятаться за углом, когда я заметила Дрю, ругающегося с Барби в двух шкафчиках от моего. Я решила, что если мне нужно выбирать между опозданием на занятие и прерыванием их словесной перепалки, опоздание было меньшим злом. Было не так уж трудно не обращать внимания на его «тонкие» фразочки, когда я натыкалась на него в одиночестве, но я определенно не хотела испытывать судьбу, если он решит что-нибудь сболтнуть при своей девушке. Это определенно займет первое место в моем растущем списке вещей, которые мне не нужны. Потому я прислонилась к стене и ждала, пока они уйдут.

— Дай мне двадцать баксов. — Услышала я, как говорит Дрю.

— Зачем? — Видимо, ее голос может выражать только раздражение.

— Потому что мне нужны двадцать баксов. — Судя по его тону, этого объяснения должно быть достаточно.

— Нет. — Затем последовал звук захлопывающейся дверцы шкафчика. Очень громкий.

— Я верну их тебе. — «Нет, не вернешь.»

— Нет, не вернешь. — «Умная девочка.»

— Ты права. — Я выглянула и заметила, как он сверкнул в ее сторону кокетливой улыбкой. — Что? Я хотя бы честный.

— Почему бы тебе не пойти и не попросить их у одной из своих шлюшек? — «Ого.»

— Потому что ни одна из них не любит меня так сильно, как ты.

— Эта глупая ухмылка может срабатывать на каждой девушке в этой школе, но не на мне, так что забудь об этом.

— Сара, ты же знаешь, что дашь их мне, так что хватит.

«Сара.» Я улыбнулась. Не могла не оценить абсолютное совершенство имени; льстивое, распространенное и совершенно неоригинальное. Но важнее всего, оно означает «принцесса».

Девушка громко выдохнула, и я наклонилась, чтобы посмотреть, как она копается в сумочке. «Серьезно?» Она даст ему деньги? А парень в этом хорош, даже лучше, чем я думала. Или, возможно, я переоценила блондиночку. Не то чтобы мое самоуважение зашкаливало, но у нее его вообще не было. Она достала двадцатидолларовую купюру и пихнула ему в руки.

— Вот. Просто чтобы ты от меня отстал. — Он взял ее и начал уходить, но не прежде чем она крикнула ему вслед: — Если не вернешь их, я расскажу маме!

Маме? Ой.

Веселое маленькое откровение, хоть я и начала после него задаваться вопросом, не подводит ли меня собственное наблюдение. Как я могла этого не заметить? Мы с моим братом Ашером постоянно ругались, но наша вражда была немного не такой, как у них.

Я бросаю оставшиеся газеты поверх кучи и возвращаюсь к компьютеру, пытаясь придумать, что бы еще там поискать, чтобы скоротать время. Меня больше нет на фейсбуке или других подобных сайтах, потому их проглядывать нет смысла. Я могла бы помучить себя, используя имя и пароль Ашера, чтобы посмотреть новости людей, которые раньше были моими друзьями, но я отказываюсь от этой мысли. Нет ничего, что я хотела бы знать.

За окном постоянно сверкают молнии, дразня меня каждый раз, как освещают небо. Телефон на кровати, нашептывает на ухо, как бутылка скотча реабилитирующемуся алкоголику, пока дождь продолжает донимать меня через окно. Возможно, я достаточно  отчаянна, чтобы выйти в такую погоду. Мне невыносимо хочется бегать. Еще прыгать. Качаться. Отжиматься. Может, я и не смогу достать здесь беговую дорожку, но боксерскую грушу попытаюсь найти, даже если она будет переносной. Не думаю, что Маргот позволит мне повесить тяжелый мешок в ее гостиной, но я не особо придирчива. Сейчас я согласна на все, что можно побить.

Печенье. Мне нужно приготовить печенье. Это так же круто, как и бегать. Ну, не совсем, но я правда люблю их, в отличие от того магазинного дерьма в пакетах, которое и покупает тетя. «Орео» еще приемлемо. И то, только потому, что это «орео», и что бы ты ни делал, самому приготовить их не выходит. Я проводила недели на кухне, пытаясь повторить рецепт. Но этому не бывать. Потому их еще можно выдержать, но заводские шоколадные печенья длительного хранения — это уже совсем другая история. Жизнь слишком коротка для таких. Поверьте, я знаю.

Я обыскиваю кухню Маргот и даже не могу понять, почему я удивлена, что у нее нет ни муки, ни пищевой соды, ни разрыхлителя или ванилина, ну хоть какого-то ингредиента, который можно было бы использовать в приготовлении еды. Все же, я нахожу немного сахара и соли, а также, каким-то чудом, набор мерных кружек, но с этим пир не устроишь. Решаю отправиться в продуктовый на этих выходных. Без печенья долго не проживешь. Или без тортика.

Я сдаюсь, съедаю полпакета конфеток-драже, оставляя только черные — они ужасны, и направляюсь в душ,  чтобы смыть с себя все воспоминания о сегодняшнем дне. Пока мою волосы кондиционером, то веду с собой увлекательный разговор. Обсуждаю свое дерьмовое расписание. Делаюсь впечатлениями о постигшей меня иронии, подразумевая занятие по музыке, и гадаю, возглавит ли список сегодняшних нелепостей кружок дебатов. Размышляю вслух, есть ли хоть один учитель или ученик в нашей школе с иммунитетом к чарам одного блондина, по имени Дрю. Затем отвечаю — я. О, ну и Сара, конечно же, хоть он и в состоянии захватить ее в свое подчинение. Периодически я веду с собой такие разговоры, просто чтобы убедиться, что у меня все еще есть голос, если я надумаю снова им воспользоваться. Возвращение к миру голосистых всегда стояло в моих планах на будущее, но иногда я задумываюсь, случится ли это когда-нибудь. Большую часть времени у меня отсутствуют интересные новости, потому я повторяю имена или произвольные слова, но сегодняшний день был довольно примечателен, так что я отметила его полными предложениями. Иногда я даже пою, но лишь тогда, когда моя ненависть к себе достигает пикового уровня, и я хочу наказать себя.

Я залезаю к себе в кровать, укутываясь в зеленом одеяле в цветочек, идентичным с тем, что у меня дома. Наверное, его купила мама, а не Маргот. Подозреваю, она никак не может понять, что я пыталась сбежать оттуда, а не привезти частичку дома с собой. Я приподнимаю матрас и вытаскиваю оттуда свой черновик. Вскоре ему придется найти укрытие получше. Остальные спрятаны в задней части моего шкафа, сложенные в картонную коробку под старыми книгами и школьными альбомами. В моих руках черно-белый блокнот со словом «тригонометрия», написанным красным маркером на обложке. Как и в случае с остальными, первые странички заполнены выдуманными записями с занятий. Ровно через три с половиной странички я вновь прячу черновик на место и выключаю свет, гадая, какие муки мне принесет завтрашний день.