Глава вторая
 

 Уже давно отбило полночь, когда я припарковал Ралли Спорт у нашей подъездной дороги. Мистер Дин, крепок и полон черного кофе, наверняка все еще не спит, а наблюдает, как я аккуратно еду по улице. Но до утра он машину не получит. Если я проснусь достаточно рано, то смогу поехать на ней на шиномонтаж и заменить шины, пока он ничего не заметил.

Свет от фар прошелся по газону и осветил дом. Я увидел две зеленые точки: глаза кота моей мамы. Когда я подошел ко входу, он убежал от окна. Так мама поймет, что я уже дома. Кота зовут Тибальт. Он неуправляемый и я не очень-то ему нравлюсь. Это чувство взаимно. У него есть странная привычка оставлять по всему дому пучки волос со своего хвоста.  Но маме нравится его присутствие. Как и большинство детей, коты могут видеть и слышать мертвых. Удобная способность, если живешь с нами.

Я захожу внутрь, разуваюсь и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь в ванную комнату.  Мне до смерти нужен душ —  хочу смыть запах гнили со своих рук и плеч. А еще я хочу проверить свой атам и смыть всю ту черную фигню, что могла остаться на краях.

На вершине лестницы я спотыкаюсь об коробку.

—  Черт! —  громковато получилось. Я должен был знать. Моя жизнь состоит из коробочных лабиринтов. Мы с мамой профессиональные упаковщики и не возимся с никому не нужными картонками из продуктовых или винных магазинов. У нас высококачественные, крепкие и выносливые коробки с несрываемыми этикетками. Даже в темноте я смог разглядеть, что наткнулся на «Кухонные принадлежности №2».

Я на цыпочках прокрался в ванную и достал нож из кожаного рюкзака. Убив попутчика, я завернул атам в черную бархатную ткань, но не очень аккуратно. В спешке. Мне не хотелось оставаться на дороге или где-то рядом с мостом. Разложение попутчика меня не напугало. Я и похуже видел. Но это не то, к чему можно привыкнуть.

—  Кас?

Я посмотрел в зеркало и увидел мамино заспанное отражение, с белым котом на руках. Я отложил нож на край ванны.

—  Привет, мам. Прости, что разбудил.

—  Ты же знаешь, я не люблю спать, когда ты возвращаешься. Ты должен всегда меня будить, чтобы я могла нормально заснуть.

Я решил не говорить ей, как глупо это звучит; просто покрутил кран и начал мыть лезвие под холодной водой.

—  Давай я сделаю, —  говорит она, дотрагиваясь до моей руки. Затем, само собой, она хватает мое запястье, потому что замечает темнеющие по всей руке синяки. Я думал, она скажет сейчас нечто типично материнское, что она начнет трещать, как обеспокоенная утка, и пойдет на кухню за мокрым полотенцем со льдом, хоть синяки далеко не худшие телесные ранения, которые я получал. Но в этот раз ничего не происходит. Может, потому, что уже поздно и она устала. Или, возможно, после трех лет она наконец-то смирилась, что я не брошу это дело.

—  Дай его мне, —  говорит она, и я слушают. Все равно большая часть той черной штуки уже смыта.

Мама берет его и уходит. Я знаю, что она сделает то же, что и всегда: окунет лезвие в кипящую воду, затем воткнет его в банку с солью, где и оставит под лучным светом на три дня. Когда она вытащит его, то протрет маслом корицы, и вот атам уже как новенький. То же она делала для моего отца. Он возвращался домой после умерщвления кого-то и так мертвого, а мама целовала его в щеку и забирала атам так небрежно, будто это какой-нибудь рабочий портфель. Мы с ним часто смотрели на нож, торчащий из банки с солью. Наши руки были сложены на груди; мы делились друг с другом мыслью, что это довольно глупо. Мне это ритуал всегда напоминал упражнение в «заставь поверить».[1] Будто это был Экскалибур в камне. Но папа все равно разрешал маме это делать. Он знал, во что вляпался, когда познакомился и женился на ней —  симпатичной викканской[2] девушке с каштановыми волосами и венком из белых цветков на шее. Тогда он соврал ей и сказал, что тоже викканец, за отсутствием более подходящего слова. Но, на самом деле, папа не поклонялся какой-то религии. Он просто любил легенды. Ему нравились интересные истории, рассказы о мире, которые подавали его в лучшем свете, чем есть на самом деле. Папа сходил с ума по грецкой мифологии, оттуда и берет корни мое имя. Они сошлись на нем, так как мама любила Шекспира. И все закончилось тем, что меня назвали Тесей Кассио.  Тесей в честь убийцы Минотавра и Кассио в честь обреченного лейтенанта из «Отелло». Как по мне, звучит очень глупо. Тесей Кассио Лоувуд. Все зовут меня просто Кас. Думаю, я должен радоваться —  папа был также фанатом скандинавской мифологии, так что, меня могли назвать и Тором — совершенно невыносимо. 

Я выдохнул и посмотрел в зеркало. На моем лице нет никаких царапин, на серой рубашке —  никакой грязи, и на Ралли Спорт —  никаких вмятин (слава богу). Я выглядел смешно в брюках и рубашке с длинными рукавами, будто собрался на важное свидание, потому что это я и сказал мистеру Дину, чтобы получить машину. Когда я сегодня покидал дом, мои волосы были уложены назад гелем, но после всей этой гребаной суматохи, темные локоны слиплись на лбу.

—  Тебе следует поспешить и пойти спать, дорогой. Уже поздно, а нам еще надо много чего упаковать.

Мама закончила процедуру с ножом. Она оперлась спиной на дверную раму, а черный кот крутился вокруг ее лодыжек как скучающая рыбка вокруг пластикового замка.

—  Я еще хочу заскочить в душ. —  говорю я.

Она вздыхает и разворачивается.

—  Ты ведь убил его, не так ли? —  спрашивает она через плечо, будто мысль случайно пришла ей в голову.

—  Да, убил.

Она улыбнулась мне. Грустно и задумчиво.

—  Он был близок, на этот раз. Ты собирался расправиться с ним до конца июля. Сейчас август.

—  Он —  не легкая добыча. —  говорю я, хватая полотенце с полки. Не думал, что она скажет что-нибудь еще, но мама останавливается и поворачивается ко мне.

—  Ты бы остался здесь, если бы не справился с ним уже? Ты бы отложил ее на потом?

Я думаю всего пару секунд, просто для естественной паузы в разговоре, потому что знал ответ еще до того, как она закончила вопрос.

—  Нет.

Мама начинает уходить, и я затрагиваю самую волнующую тему.

—  Эй, можешь дать мне деньги на новую резину для шин?

—  Тесей Кассио, —  простонала она, а я скривился, но ее усталый вздох говорит о том, что утром я получу свое.

***

 Наша цель — Тандер-Бей, Онтарио. Я еду туда, чтобы убить ее. Анну. Анну Корлов. Кровавую Анну.

—  А она заставила тебя поволноваться, Кас, не так ли? —  слышится голос мамы, сидящей за рулем грузовика. Я продолжаю убеждать ее, что нам стоит купить свой, вместо того, чтобы брать напрокат. Бог знает сколько раз нам приходилось переезжать, преследуя приведений.

—  С чего ты взяла?

Она кивает на мою руку. Я и сам не осознавал, что похлопывал рукой по кожаной сумке, где лежал атам отца. Сконцентрировавшись, я не убрал ее. Просто продолжаю похлопывать, будто это не важно, и она делает из мухи слона.

—  Я убил Питера Карвера, когда мне было четырнадцать, мам. И занимаюсь этим с тех пор. Мало что может теперь удивить меня.

Ее лицо напряглось.

—  Ты не должен так говорить. Ты не «убивал» Питера. Он напал на тебя уже будучи мертвым.

Иногда меня поражает ее умение изменить суть, выбрав лишь правильные слова. Если когда-нибудь ее бизнес с предметами оккультизма накроется, то ее ждет хорошее будущее в брендинге. На меня напал Питер Карвер, как она говорит. Ну да. Напал. Но только после того, как я ворвался в заброшенный дом его семьи. Это была моя первая работа. Я взялся за нее без маминого разрешения, мягко говоря.  Я сделал это несмотря на ее крики протеста и мне пришлось сломать замок на окне, чтобы выбраться из дома. Но я сделал это. Взял папин нож и ворвался внутрь. Я дождался двух часов ночи в комнате, где Питер Карвер застрелил свою жену из пистолета (44-й калибр), а затем повесился в шкафу с помощью собственного пояса. Я ждал в той же комнате, где его призрак убил агента по продаже недвижимости, пытавшегося продать дом двумя годами позже, а затем оценщика страховой компании еще годом позже.

Думая об этом сейчас, я вспомнил о своих трясущихся руках и как в животе все сжималось. Я помню отчаяние, с коим я хотел сделать то, что должен, как делал это мой отец.

Когда привидения наконец-то появились ( да, приведения, в множественном числе — оказалось, что Питер и его жена помирились, пока убивали людей — нашли общий интерес) я чуть не отключился.

Один вышел из шкафа, его шея была ужасающего фиолетового оттенка и под неестественным наклоном. Другая просочилась сквозь пол, будто это какая-то бумажная салфетка. С гордостью могу заявить, что она едва успела появиться над половыми досками. Инстинкты взяли верх, и я пригвоздил ее к полу прежде, чем женщина успела что-либо сделать. Правда, тут на меня напал Карвер, пока я пытался вытащить нож из дерева, покрытого пятнами, которые раньше были его женой. Он чуть не выкинул меня из окна, прежде чем я все-таки достал атам, вопя, как маленький котенок. Проткнул я его практически случайно. Нож просто вонзился в призрака, когда Питер обвил мою шею веревкой и сильно дернул. Я никогда не рассказывал об этом маме.

—  Тебе ли не знать, мам. —  говорю я. —  Только недалекие думают, что нельзя убить то, что уже мертвое.

Я хотел добавить, что папа был со мной солидарен в этом вопросе, но промолчал. Она не любит говорить о нем, и я знаю, что его смерть очень ее изменила. Будто она погрузилась в себя; что-то пропало из ее улыбки, превратилось в размытое пятно или в расфокусированный объектив.

Частичка ее последовала за ним, куда бы то он не ушел. Я знаю, дело не в том, что она меня не любит. Но, не думаю, что она когда-либо рассчитывала растить сына самостоятельно. Ее семья должна была быть одним целым. А мы больше похожи на фотографию, от которой отрезали отца.

—  И я не собираюсь где-либо останавливаться надолго.  —  сказал я, щелкая пальцами и меняя тему разговора. —  Возможно, я даже не доучусь до конца учебного года в Тандер-Бейе.

Она наклоняется к рулю и качает головой.

—  Тебе следовало бы задуматься о том, чтобы остаться на дольше. Я слышала, что это хорошее место.

Я закатываю глаза. Ей лучше знать. Наша жизнь совсем не спокойная. Не как у других —  укоренившаяся, обыденная. Мы как бродячий цирк. И она даже не может винить в этом папину смерть, ведь мы и с ним путешествовали, хоть и не так много. Поэтому у нее такая неординарная работа: мама читает по картам Таро и очищает ауру по телефону, а так же продает предметы оккультизма по интернету. Моя мать —  передвижная ведьма. Удивительно, но она зарабатывает на этом не малые деньги. Скорее всего, мы бы могли справиться даже без папиного страхового фонда.

Сейчас мы едем на север по извилистой дороге, которая идет вдоль берега озера Супериор. Я был рад выбраться из Северной Каролины; подальше от ледяного чая, акцента, и гостеприимности, которая было не по мне. Я чувствую себя свободным, пока еду в дороге оттуда туда, и так и будет, пока я не ступлю на землю Тандер-Бея и не вернусь к работе. А на данный момент, я могу наслаждаться рядами сосен, слоями осадочных пород вдоль дороги и плачем подземных вод, как знак вечного сожаления.

Озеро Супериор голубее голубого и зеленее зеленого, а ясный свет, льющийся в окна, заставляет меня жмуриться даже в солнцезащитных очках.

—  Что ты планируешь делать с колледжем?

—  Ма-а-ам, —  простонал я. Во мне резко просыпается раздражение. Она опять взялась за старое. Половина ее принимает меня такого, какой я есть, а вторая половина настаивает на том, чтобы я жил как нормальный ребенок. Мне интересно, прочувствовал ли это на себе папа. Сомневаюсь.

—  Ка-а-ас, —  стонет она в ответ. —  Супергерои тоже ходят в колледж.

—  Я не супергерой, —  отвечаю я. Ужасное сравнение. Очень эгоистичное и совершенно неподходящее. Я не разгуливаю в спандексе. За работу мне не вручают награды и ключи от города. Я работаю в секрете от всех, убивая то, что должно оставаться мертвым. Если бы люди знали, чем я занимаюсь, то, скорее всего, попытались бы остановить. Идиоты стали бы на сторону Каспера[3], а затем мне бы пришлось убить Каспера и их, после того, как привидение повырывает им глотки. Я не супергерой. Если и можно с кем сравнить, то с Роршахом из «Часовых»[4]. Я Грендель[5]. Я —  выживший в Сайлент Хилле[6].

—  Если ты так хочешь заниматься этим во время учебы, то существует море городов, где ты сможешь убивать призраков годами.

Она сворачивает грузовик на заправку, последнюю на границе США.

—  Как на счет Бирмингема? Это место настолько кишит привидениями, что ты можешь убивать по два в месяц, и у тебя все еще будет оставаться достаточно до окончания школы.

—  Ага, но тогда мне придется ходить в колледж в гребаном Бирмингеме, - говорю я, и она строго смотрит на меня. Я пробурчал извинения. Она может быть мамой с самыми либеральными взглядами, позволяя сыну-подростку охотится ночью на останки убийц, но ей все еще не нравится, когда я произношу слово на букву «г». Она ставит грузовик на парковку и делает глубокий вдох.

—  Ты отомстил за него уже пять раз, знаешь ли.

Прежде, чем я успеваю что-либо ответить, она выходит из фургона и закрывает дверь.