Пролог

        Даже несмотря на капельки пота на лбу и прерывистое дыхание, она не выглядела больной. Ее лицо не светилось румянцем, к которому я привык, а глаза были не такими ясными, но она все еще прекрасна. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.                                                                                

        Ее рука соскользнула с кровати, а пальцы судорожно сжались. Мой взгляд прошелся по ее ломким желтым ногтям, по тонкой руке, костлявым плечам и, наконец, остановился на глазах. Она смотрела на меня сверху вниз, приоткрыв веки достаточно, чтобы дать мне понять: она знает, что я здесь. Вот что я люблю в ней. Когда она смотрит на меня, то действительно видит. Она не смотрит мимо, задумавшись о куче дел, которые ей надо успеть сделать за день, и не отключается, когда я рассказываю свои глупые истории. Она слушала, и это делало меня счастливым. Все остальные не задумываясь кивали, но не она. Никогда.

— Трэвис, — сказала она дрожащим голосом. Она прочистила горло и уголки ее губ приподнялись. — Подойди, малыш. Все нормально. Иди сюда.

Папа положил мне руку на спину и подтолкнул в ее сторону, пока слушал слова медсестры. Он звал ее Бекки. Впервые она пришла к нам пару дней назад. Ее голос был мягким, а глаза добрыми, но мне она не нравилась. Я не мог это объяснить, но меня пугало ее присутствие здесь. Я знаю, что она может помочь, но в ее присутствии не было ничего хорошего, хоть папа был и не против.

       Папин толчок придвинул меня к мамочке на пару шагов, как раз, чтобы она могла дотронуться до меня. Она выпрямила свои длинные, элегантные пальчики и провела ими по моей руке.

— Все в порядке, Трэвис. — прошептала она. — Мамочка хочет что-то сказать тебе.

Я засунул пальцы в рот и начал водить ими по деснам, неожиданно разнервничавшись. От моего кивка, ее слабая улыбка стала шире, потому я  приложил все усилия, чтобы махнуть головой как можно сильнее, и подошел к ней. Она собрала последние силы и перевернулась поближе ко мне, а затем глубоко вздохнула.

— То, о чем я тебя попрошу, будет тяжелым заданием, сынок. Но я знаю, что ты справишься, ведь ты уже большой мальчик.

Я вновь кивнул, отобразив ее улыбку, хоть она была и ненастоящей. Казалось неправильным улыбаться, когда она выглядит такой усталой, но моя храбрость делала ее счастливой. Потому, я был храбрым.

— Трэвис, мне нужно, чтобы ты меня внимательно выслушал, и даже более того, запомнил все, что я скажу. Будет тяжело. Я начала учиться запоминать в три года и… — она умолкла, почувствовав накатившую волную боли, которую не смогла подавить.

— Боль становиться невыносимой, Диана? — Бекки ввела ей иглу в вену.

Через пару секунд, мама расслабилась, сделала глубокий вдох и попробовала снова:

— Можешь сделать это для мамочки? Сможешь запомнить все, что я скажу?

Я вновь кивнул и она поднесла руку к моей щеке. Ее кожа не была теплой, и она едва смогла две секунды подержать руку на весу, прежде чем та затряслась и упала на кровать.

— Первое — быть грустным нормально. Это нормально, что ты что-то чувствуешь. Запомни это. Второе — оставайся ребенком так долго, как сможешь. Играй в игры, Трэвис. Веди себя глупо, — ее глаза потеплели. — и еще, вы с братьями должны всегда заботиться друг о друге, как и о вашем отце. Даже когда вы вырастете и разъедетесь — очень важно возвращаться домой. Хорошо?

Моя голова быстро затряслась вверх и вниз, в отчаянном желании порадовать ее.

— Однажды, ты влюбишься, сынок. Не останавливайся на первой попавшейся девушке. Выбери ту, которая не будет легко даваться; ту, за которую придется бороться. Никогда не переставай бороться. Никогда, — она сделала глубокий вдох. — никогда не переставай бороться за желаемое. И никогда — она нахмурилась. — не забывай, что мамочка любит тебя. Даже если меня нет рядом. —  по ее щеке потекла слеза. — Я всегда, всегда буду любить тебя.

Она прерывисто вдохнула и закашлялась.

— Ладненько. — сказала Бекки, засовывая себе в уши какую-то смешную штуку. Ее конец она приложила к маминой груди. — Время отдыхать.

— Нет больше времени. — прошептала мама.

Бекки посмотрела на моего папу.

— Осталось совсем чуть-чуть, мистер Мэддокс. Вам лучше привести остальных мальчиков, чтобы они могли попрощаться.

Папины губы сжались в прямую линию и он покачал головой.

— Я не готов. — сказал он срывающимся голосом.

— Вы никогда не будете готовы потерять жену, Джим. Но вы же не хотите, чтобы она ушла, так и не попрощавшись с сыновьями?

Папа задумался на мгновение, затем утер нос рукавом и кивнул. Он вылетел из комнаты, будто был в ярости.

Я наблюдал за мамочкой; как она тяжело дышит, а Бекки посматривает на какие-то циферки на коробке рядом с ней. Я дотронулся до маминого запястья. Похоже, Бекки знала что-то, чего не знал я, и от этого у меня в животе екало.

— Знаешь, Трэвис, — она наклонилась, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — лекарство, которое я дала твоей маме, сделает так, что она заснет, но она все равно сможет услышать тебя. Ты все равно сможешь сказать мамочке, что любишь ее и будешь скучать, а она все услышит.

Я посмотрел на маму, а затем быстро закачал головой.

— Я не хочу скучать по ней.

Бекки положила свою мягкую, теплую руку на мое плечо, как делала мама, когда я был расстроен.

— Твоя мама хочет остаться здесь, с тобой. Очень хочет. Но Господу Богу нужно, чтобы сейчас она была с ним.

Я нахмурился.

— Мне она нужна больше, чем Богу.

Бекки улыбнулась и поцеловала меня в макушку.

Папа постучал в дверь и она открылась. Вокруг него стояли мои братья, и Бекки взяла меня за руку, чтобы отвести к ним.

Глаза Трентона смотрели на мамину кровать, а Тэйлор и Тайлер смотрели куда угодно, только не на кровать. Каким-то образом, мне стало лучше от понимания, что они напуганы ничуть не меньше меня. Томас стал рядом со мной, слегка выходя вперед, как в тот раз, когда он защищал меня; когда мы играли в саду и соседские мальчики попытались завязать драку с Тайлером.

— Она не очень хорошо выглядит. — сказал он.

Папа прочистил горло.

— В последнее время мама серьезно болела, мальчики, и настало время ей…ей пора… — он замолчал.

Бекки выдавила слабую, сочувствующую улыбку.

— Ваша мама давно не ела и не пила. Ее тело отказывает. Будет очень тяжело, но пора сказать вашей маме, что вы ее любите и будете скучать, и это нормально, что она уходит. Ей надо знать, что вы нормально к этому относитесь.

Мои братья кивнули в унисон. Все, кроме меня. Я не хочу, чтобы она уходила. Мне все равно, нуждается ли в ней Бог или нет. Она моя мамочка. Он мог бы забрать старую мамочку. Ту, которой не нужно заботиться о маленьких сыновьях. Я пытался запомнить все, что она мне сказала. Я пытался вбить это в свою голову: играть, навещать папу, бороться за то, что я люблю. Я люблю маму, но не знаю как за нее бороться.

Бекки наклонилась к папиному уху. Он покачал головой, а затем кивнул братьям:

— Ладно, мальчики. Давайте попрощаемся, а затем, Томас, ты должен будешь уложить своих братьев в постель. Им не нужно больше здесь находиться.

— Да, сэр. — сказал Томас. Я знал, что он только изображал храброго. Его глаза были такими же грустными, как и мои.

Первым с мамой поговорил Томас, потом Тайлер и Тэйлор что-то прошептали в ее ухо. Трентон заплакал и долго обнимал ее. Все сказали ей, что все нормально, и она может уходить спокойно. Все, кроме меня. На этот раз, мама ничего не ответила.

Томас взял меня за руку и вывел из комнаты. Я шел задом наперед, пока мы не оказались в коридоре. Я пытался представить, что она просто заснет, но в моей голове все смешалось. Томас взял меня на руки и понес вверх по лестнице. Он побежал быстрее, когда по дому раздался папин вопль.

— Что она сказала тебе? — спросило он, поворачивая кран в ванной.

Я не ответил. Я слышал, как он спрашивал, и помнил что она говорила, но мой рот оставался закрытым, а слезы так и не покатились по лицу. Томас снял через голову мою грязную футболку, затем шорты и трусы с героем детского мультика —  поездом Томасом.

— Пора залезать в ванную, дружок. — он поднял меня с пола и погрузил в теплую воду. Затем он намочил тряпку и выжал ее над моей головой. Я не моргнул. Я даже не пытался вытереть воду с лица, хоть и ненавидел ее.

— Вчера мама сказала мне позаботиться о тебе, братьях и папе. — Томас положил руки на край ванны и оперся на них головой, посматривая на меня.

— Поэтому, именно этим я и займусь, Трэвис, хорошо? Я буду заботиться о тебе. Так что, не беспокойся. Мы все будем скучать по маме, но ты не бойся. Я позабочусь, чтобы все было хорошо. Обещаю.

Я хотел кивнуть или обнять его, но у меня ничего не вышло. Вместо того, чтобы бороться за нее, я был наверху, в ванне, полной воды, замерший словно статуя. Я уже упустил ее. Но мысленно, я пообещал ей, что начну выполнять все то, что она мне сказала, как только отомру. Когда грусть уйдет, я всегда буду играть и бороться. Изо всех сил.