Мы с Эдди встречаемся за дверью в кабинет Уилла ровно в 15.30.

— Знаешь, чем больше я об этом думаю, тем отстойней кажется ситуация, — говорит Эдди. — Почему он не мог просто позвонить мне, если хотел поговорить о том, что мне известно? У меня были планы на сегодня.

— Может, нас надолго не задержат, — говорю я.

— Ненавижу задержания. Это так скучно. Я бы лучше полежала с тобой на полу Уилла, чем просидела его, — говорит она.

— Давай приложим усилия, чтобы сделать задержание веселым.

Она поворачивается, чтобы открыть дверь, но мешкает, затем оборачивается ко мне лицом.

— Знаешь, ты права. Давай повеселимся. Я практически уверена, что задержат нас на час. Представляешь, как много шуток о Чаке Норрисе мы можем придумать за час?

Я улыбаюсь ей.

— Не так много, как смог бы Чак Норрис.
            Она открывает дверь в кабинет.

— Добрый день, мистер Купер, — говорит Эдди, залетая внутрь.

— Садитесь, — говорит он, стирая цитату о поэзии с доски.

— Мистер Купер, вы знаете, что сидения поднимаются, когда Чак Норрис заходит в комнату? — спрашивает она.

Я смеюсь, следуя за ней к нашим местам. Вместо того, чтобы занять два в первом ряду, она идет в конец комнаты и придвигает две парты вместе. Мы сидим так далеко от учителя, как только возможно.

Уилл не смеется. Даже не улыбается. Он сидит на свое месте и сердито смотрит на нас, пока мы хихикаем; как школьницы.

— Послушайте, — говорит он, вставая и приближаясь к нам. Парень опирается на окно и складывает руки на груди. Он пялится в пол, будто пытается придумать, как бы получше начать разговор.
            — Эдди, мне нужно знать, что у тебя на уме. Я знаю, что ты была в моем доме. Ты знаешь, что Лэйкен провела у меня ночь. Знаю, она рассказала тебе о нашем свидании. Мне просто нужно знать, что ты собираешься с этим делать; если вообще что-либо собираешься с этим делать.

— Уилл, я уже сказала тебе, — говорю я. — Она ничего никому не расскажет. Нечего рассказывать.

Он не смотрит на меня. Продолжает глядеть на Эдди, ожидая ее ответа. Думаю, моего недостаточно.
            Не знаю, то ли от нервов, то ли от того, что последние три дня были самыми странными в моей жизни, но я начинаю смеяться. Эдди вопросительно смотрит на меня, и не может сдержаться. Девушка тоже начинает смеяться.

Уилл раздраженно вскидывает руки в воздух.

— Что? Что такого смешного, черт возьми? — Он начинает злиться.

— Ничего, — говорю я. — Просто это странно. Ты отправил нас на задержание, Уилл. — Я вдыхаю и пытаюсь взять себя в руки. — Ты не мог просто, скажем, зайти ко мне вечером? Поговорить с нами потом? Почему ты нас задержал?

Он ждет, пока наш смех схлынет, прежде чем продолжить.

— Это была первая возможность поговорить с вами обеими. Я не спал всю ночь. Я даже не был уверена, будет ли у меня работа, на которую стоит приходить сегодня. — Он смотрит на Эдди. — Если это выйдет наружу, если кто-нибудь узнает, что ученица спала в моей кровати со мной, меня уволят. Меня вышвырнут из колледжа.
            Эдди выпрямляется, поворачивается ко мне и улыбается.

— Ты спала в его кровати с ним? Ты скрываешь жизненно важную информацию. Ты не рассказывала мне этого, — она смеется.

Он вновь идет к переду комнаты и падает на свой стул. Он наклоняется к столу и кладет голову в руки. Все идет не так, как он планировал.

— Ты спала в его кровати? — шепчет она, достаточно тихо, чтобы Уилл не услышал.
            — Ничего не было, — говорю я. — Как ты и говорила, он такой зануда.

Эдди снова смеется, и я тоже не сдерживаюсь.

— Вам смешно? — говорит Уилл со своего места. — Для вас это просто шутка?

Я вижу по его глазам, что мы наслаждаемся нашим задержанием куда больше, чем должны были. Тем не менее, Эдди это не смущает.

— Вы знали, что у Чака Норриса нет чувства юмора? Как-то оно пыталось его рассмешить, и он вырвал его, — говорит она.
            Уилл пораженно кладет голову на стол. Мы с Эдди переглядываемся, и наш смех стихает, поскольку мы уважаем его попытки завести с нами серьезный разговор.

Эдди вздыхает и выпрямляется.

— Мистер Купер? — говорит она. — Я ничего не расскажу. Клянусь. В любом случае, это не так уж важно.

Он поднимает на нее взгляд.

— Это важно, Эдди. Это я и пытаю вбить в ваши головы. Если вы не будете относиться к этому, как к чему-то важному, то станете вести себя беспечно. Что-то может выйти наружу. У меня слишком многое стоит на кону.

Мы обе вздыхаем. Энергия в комнате мгновенно испаряется. Кажется, будто все веселье нашего задержания всосала в себя черная дыра. Эдди тоже это чувствуется, и пытается исправить ситуацию.

— А вы знаете, что Чак Норрис любит, чтобы у него на кону стоял… — Эдди не успевает закончить предложение, поскольку Уилл больше не выдерживает. Он бьет кулаками по столу и встает. Мы с Эдди перестаем смеяться. Я смотрю на нее широко распахнутыми глазами и качаю головой, давая понять, что Чаку Норрису нужно отступить.

— Это ну шутка, — говорит он. — Это очень важно! — Он тянется и достает что-то из своего ящика, а затем быстро идет к нашему месту в конце комнаты. Он бросает картинку на место, где соединяются наши парты, и переворачивает ее. Это фотография Колдера.

Он указывает на нее пальцем и говорит:

— Этот мальчик. Этот мальчик очень важен.
           Он делает шаг назад и хватает парту, переворачивая ее, чтобы смотреть на нас, когда садиться за нее.

— Не думаю, что мы тебя понимаем, Уилл, — говорю я, переглядываясь с Эдди. Она согласно качает головой. — Какое отношение имеет Колдер к тому, что Эдди знает?

Он делает глубокий вдох и наклоняется над партой, чтобы забрать фотографию. Я вижу по его глазам, что его воспоминания не из приятных. Он кладет фото на свою парту и откидывается на стуле, складывая руки на груди.

— Он был с ними… когда это случилось. Он смотрел, как они умирали.

Я ахаю. Мы с Эдди уважительно молчим и ждем продолжения. Я начинаю чувствовать, что это разговор не из простых.

— Нам сказали, это чудо, что он выжил. Всю машину смяло. Когда на месте происшествия появился первый человек, Колдер все еще был прикреплен поясом к тому, что осталось от заднего сидения. Он кричал имя нашей матери, пытаясь заставить ее обернуться. Ему пришлось сидеть там целых пять минут в одиночестве, и смотреть, как они умирают.

Уилл прочищает горло. Эдди тянется под стол, хватает меня за руку и сжимает ее. Никто из нас не произносит ни слова.

— Я сидел с ним в больнице, пока он приходил в себя, целых шесть дней. Ни на минуту не оставлял его… даже ради похорон. Когда приехали мои бабушка с дедушкой, чтобы забрать его к себе домой, он заплакал. Колдер не хотел уходить. Хотел остаться со мной. Он умолял меня взять его с собой в кампус. У меня не было ни работы, ни страховки. Мне было девятнадцать. Я ничего не знал о том, как растить ребенка… и я дал им забрать его.
            Уилл встает и подходит к окну. Какое-то время он ничего не говорит, просто смотрит на медленно пустеющую парковку. Он поднимает руки к лицу и будто смахивает что-то с глаз. Если бы здесь не было Эдди, я бы его обняла.

В конце концов, он вновь поворачивается к нам.

— Колдер ненавидел меня. Он так злился, что не отвечал на мои звонки днями. Я был посреди футбольного матча, когда начал задумываться над своим выбором. Я изучал мяч в своих руках, пробегаясь пальцами по коже, по буквам бренда, напечатанного сбоку. Этот вытянутый, сфероидной формы шар, который даже фунта не весил. Я выбирал этот глупый кожаный шар в моих руках вместо собственной крови и плоти. Я ставил себя, свою девушку, стипендию… я ставил все превыше этого маленького мальчика, которого любил больше всего на свете. Я уронил мяч и ушел прямо с поля. Я добрался до своих бабушки с дедушкой в два часа ночи и схватил Колдера прямо с кровати. Этой ночью я привез его домой. Они умоляли меня этого не делать. Говорили, что для меня это будет слишком сложно, и я не смогу дать ему то, что нужно. Я знал, что они были не правы. Знал, что все, что действительно нужно Колдеру — это я.

Он поворачивается и медленно идет к парте перед нами и кладет руки по обе ее стороны. Уилл смотрит на нас двоих, по нашим лицам текут слезы.

— Я провел последние два года своей жизни, пытаясь убедить себя, что принял правильное для него решение. Так что, моя работа? Моя карьера? Жизнь, которую я пытаюсь выстроить для этого мальчика? Это очень важно. Это очень важно для меня.
            Он спокойно возвращает парту на место в проходе и направляется к переду комнаты, хватая свои вещи и покидая кабинет.

Эдди встает, идет к столу Уилла и хватает коробку салфеток. Она приносит ее и плюхается на свое место. Я достаю салфетку и мы обе вытираем глаза.

— Господи, Лэйкен. Как ты это делаешь? — спрашивает она.

Она сморкается и хватает еще одну салфетку из коробки.

— Что делаю? — Я хлюпаю и продолжаю вытирать слезы с глаз.

— Как ты не влюбляешься в него?

Мои слезы потекли с новой силой. Я хватаю еще одну салфетку.

— Я в него не влюблена. Я очень сильно в него не влюблена!
            Она смеется и сжимает мою руку, пока мы добровольно отсиживаем наше очень даже заслуженное задержание.