Глава 9

 

 

Я попятилась от двери и ждала, пока шаги моих родителей не затихнут. То, как они говорили обо мне — то, что они думали обо мне…

Особенно отец. Я не могла перестать думать о том, что он сказал.

«Я просто не понимаю, что ему с этого».

Он думал, что у меня не было ничего, что я могла бы предложить Ною. Что у него не было никаких оснований, чтобы хотеть быть со мной.

Даже когда я возмутилась этой мысли, крошечная, жалкая часть меня подумала, что, возможно, он прав.

В конце концов, я более или менее взяла себя в руки, чтобы не заплакать — по крайней мере, до того, как вернусь в свою комнату. Но, к моему удивлению, она была уже занята.

Длинные ноги Ноя растянулись на моем белом стуле, его подбородок лениво упирался на руку. Он не улыбался. Не выглядел встревоженным. Он никак не выглядел. Полное безразличие.

«Ты — моя девушка», — сказал он в суде.

Было ли это все еще правдой?

Ной поднял бровь.
            — Ты пялишься.

Я покраснела.
            — Ну и что?

— Ты насторожено пялишься.

Я не знала, как сформулировать свои мысли, но что-то в холодном и равнодушном тоне Ноя, в его безжизненной позе, удержало меня от приближения к нему. Поэтому я просто закрыла дверь и сползла по стене.
            — Что ты здесь делаешь?

— Я обсуждал Бахтина и Бемьянина, и тезис о "de se" и "de re" — мысли, связанные с представлениями о себе — с твоим старшим братом.

— Иногда, Ной, я чувствую непреодолимое желание ударить тебя в лицо.

Высокомерная усмешка поползла по его рту.

— Это не поможет.

Он взглянул на меня сквозь эти несправедливо длинные ресницы, но не сдвинулся ни на дюйм.
            — Мне уйти?

«Просто скажи мне, почему ты здесь», — хотелось мне сказать. «Мне нужно это услышать».

— Нет, — все, что я сказала.

— Почему бы тебе просто не рассказать мне, что тебя беспокоит?

Хорошо.
            — Я не ожидала увидеть тебя здесь после… Я не знала, были ли мы по-прежнему... — Голос мой досадно оборвался, но Ною потребовалось всего несколько секунд, чтобы заполнить молчание.

— Ясно.

Мои глаза сощурились.
            — Тебе ясно?

Ной развернулся и поднялся, но не приблизился. Он отступил к краю моего стола и оперся ладонями об белую гладкую поверхность.
            — Ты думала, что после услышанного, что тот, кто причинил тебе боль — тот, кто ранил тебя так сильно, что ты попыталась убить его - остался жив, я просто оставлю тебя справляться с этим в одиночку. — Он был все еще спокойным, но его челюсти плотно сжались. — Вот, что ты думаешь.

Я сглотнула.
            — Ты сказал у здания суда…

— Я помню, что я сказал. — Голос Ноя был невыразительным, но намек на улыбку появился на его губах. — Я бы сказал, что ты сделала из меня лжеца, но я был таким до того, как мы встретились.

Я не могла уместить у себя в голове его слова.
            — Так что, ты просто передумал?

— Люди, о которых мы заботимся, всегда значат для нас больше, чем люди, которые нам безразличны. Наши притворства не имеют значения. — И в первые за это долгое время, Ной казался искренним. Он не двигался, когда смотрел на меня. - Я не был согласен с выбором, который, по твоим словам, ты потом сделала. Но если бы мне пришлось выбирать между тем, кого я любил, и незнакомцем, я бы выбрал того, кого я люблю.

Я моргнула. Выбор, который, по моим словам, я сделала?

Я не знала, говорил ли Ной о том, что его не заботит, что я сделала, или что он больше не верил в то, что это сделала я. Часть меня подмывало подтолкнуть его к ответу, но другая часть…

Другая часть не хотела знать.

Прежде чем я успела что-то решить, Ной снова заговорил.
            — Но я не верю, что у тебя есть сила подавлять чью-то волю. Неважно, как сильно ты хочешь этого.

Ах. Ной думал, что, даже если это я как-то положила пистолет в руку той женщины, я не заставляла ее спускать курок. Поэтому, по его мнению, я не была ответственной за это.

Но что, если он ошибался? Что, если я была ответственна за это?

Я чувствовала себя неуверенно, и прижалась плотнее к стене.

— А что, если бы я могла это делать?

Что если это я и сделала?

Я открыла глаза и увидела, что Ной сделал шаг ко мне.
            — Ты не можешь, — сказал он, его голос звучал твердо.

— Откуда тебе знать?

Он сделал еще один шаг.
            — Я не знаю.

— Тогда как ты можешь говорить такое?

Еще два.
            — Потому что это не имеет значения.

Я покачала головой.
            — Не понимаю...

— Я больше беспокоился о том, что твой выбор сделает с тобой, чем какими могут быть последствия для кого-то другого.

Еще один шаг, и он будет достаточно близко, чтобы коснуться меня.
            — А теперь? — спросила я.

Ной не двигался, но его глаза всматривались в мои.
            — Все еще беспокоюсь.

Я отвернулась.
            — Ну, у меня большие проблемы, — сказала я, повторяя слова моей мамы.
Мне не нужно было уточнять, по-видимому. Один взгляд на резко напрягшееся тело Ноя показал мне, что он знал, что я имела в виду.

— Я не позволю Джуду причинить тебе боль.

В горле пересохло, когда я услышала его имя. Я вспомнила застывший кадр на телевизоре в психиатрической палате, размытое изображение Джуда на экране. Я вспомнила часы на его запястье.

Часы.

— Это не просто у меня в голове, — сказала я, и мое сердце начало колотиться. — У него были часы, такие же, как в твоем… в твоем…

«Видении», — подумала я. Но не смогла сказать вслух.

— У него такие же часы, как у Лэсситера, — сказала я вместо этого. — Точно такие же. — Я встретилась с взглядом Ноя. - Каковы шансы?

Ной помолчал мгновение. Затем сказал:
            — Ты думаешь, что это он забрал Джозефа.

Это не было вопросом, но я кивнула в знак согласия.

Голос Ноя был тихим, но сильным.
            — Я не позволю ему причинить вред твоей семье, Мара.

Я медленно вдохнула.
            — Я даже не могу сказать родителям, быть осторожными. Они подумают, что я просто параноик, как и моя бабушка.

Брови Ноя сдвинулись в замешательстве.

— Она совершила самоубийство, — объяснила я.

— Что? Когда?

—Я была маленькой, — сказала я. — Мама рассказала мне вчера, и стала еще больше беспокоиться обо мне, потому что у нас есть "семейная история психических заболеваний".

— Я собираюсь нанять нескольких людей, чтобы они следили за вашим домом.

Ной был спокоен. Расслаблен. Что только усиливало мое раздражение.
            — Мои родители, вероятно, обратят на это внимание, тебе не кажется?

— Не на этих людей. Они с частной охранной фирмы, и они очень, очень хорошие. Мой отец пользуется их услугами.

— Зачем твоему отцу личная охрана?

— Угрозы смерти и все такое. Как обычно.

Теперь была моя очередь удивляться.
            — Разве он не работает в Биотехе?

Кривая улыбка сформировалась на губах Ноя.
            — Эвфемизм для "играющий в Бога", в соответствии с религиозными и экологическими группами, которые ненавидят его филиалы. И ты видела наш дом. Он точно не пытается скрыть свой снобизм.

— А он не заметит?

Он пожал плечами.
            — Они не все работают на моего отца, поэтому сомневаюсь. Более того, он не будет беспокоиться.

Я покачал головой в недоумении.
            — Удивительно.

— Что?

— Твоя свобода.
            Даже до того, как все случилось — до психушки, до смерти Рейчэл — мои родители обязаны были знать все, что касалось моей жизни. Куда я шла, с кем, когда вернусь. Если я ходила по магазинам, моя мама должна была знать, что я купила, и если я шла в кино, она настаивала на разговоре о том, что я видела. Но Ной парил по его семейному дворцу и из него как воздух. Он мог пойти в школу или не пойти. Он мог тратить деньги как воду или упорно отказываться вести роскошный автомобиль. Он мог делать все, что хотел, когда хотел, без вопросов.

— Твои родители заботятся о тебе, — сказал он. Его голос был мягким, но в нем слышалось предупреждение, заставившее меня замолчать. Однако он ничего не сказал, и, хотя выражение его лица по-прежнему было стеклянно-гладким и непроницаемым, я услышала слова, которых он не произносил: "Будь благодарна за то, что они у тебя есть."

Я хотела ударить себя. Мама Ноя была убита прямо на его глазах, когда он был еще ребенком, завидовать нечему. Я была благодарна за то, что у меня были такие родители, хотя в воздухе витало ощущение выхода из-под контроля, хотя они мне не поверили, когда я рассказала им самую ужасную правду. Было глупо говорить это, и я уже пожалела о сказанном. Я подняла глаза на Ноя, чтобы встретиться с ним взглядом, чтобы прошептать, что мне жаль, утыкаясь лицом в его кожу, но он отстранился.

Парень растянулся на моей кровати и вернулся к разговору о Джуде.
            — Если мы сможем выяснить, где он живет...

Я заняла прежнее место Ноя и прислонилась к столу.
            — Подожди, где он живет? Фактически, он мертв. Не то чтобы он мог просто найти работу и снять квартиру.

Ной поднял брови.

— Что?

— Это Майами, — сказал он, как будто это было очевидно.

— О чем ты?

— О том, что здесь нет недостатка в способах, с помощью которых можно приобрести деньги и жилье без номера социального страхования. Но я думаю…

— Ты думаешь…?

— Мог ли он вернуться к родителям? После обрушения? — Ной уставился в мой потолок.

— Ты думаешь, они знают, что он жив?

Он покачал головой.
            — Если бы они знали, они бы сказали об этом другим, и мы бы узнали.

Мой голос стал тихим.
            — Даниэль сказал, что его руки были отрезаны.

— Он говорил мне об этом.

Я ухватилась за край стола.
            — Это бессмыслица. Как он выжил? Как это возможно?

Ной прикусил ноготь своего большого пальца, когда откинулся на подушку.
            — Как все из этого возможно? — пробормотал он себе под нос.

Как это возможно? Как Ной мог исцелять людей? Как я могла убивать?

В комнате стало темно, а предмет разговора встревожил меня. Я оттолкнулась от стола и осторожно подошла к своей кровати. Ближе к Ною, но не касаясь его.

Я посмотрела на него сверху вниз. Даже меньше недели назад, я лежала вместе с этим безумно красивым парнем, чувствуя, как его сердце билось напротив моей щеки. Я хотела бы быть сейчас рядом с ним, но боялась пошевелиться.

Вместо этого, я сказала:
            — Ты думаешь, он такой же как мы?

— Это, или останки, которые они нашли, не его.

Я покачала головой.
            — Разве они не делали ДНК-тест?

Глаза Ноя были сужены, когда он смотрел в пустоту.
            — Только если у них были основания полагать, что это не он. Несмотря на это, записи можно подделать, а лабораторных крыс — купить.
            В его голосе слышалась резкость, которой не было там раньше.

— Кто мог...

Мой вопрос был прерван голосом Даниэля, который звал нас.

— Сейчас придем! — отозвалась я.

Ной опустил ноги с моей кровати, тщательно избегая взгляда на мое тело и на мои глаза.
            — Я не знаю, но мы не собираемся выяснять это в твоей спальне.

— И мне не разрешено куда-либо выходить без няни. — В моем голосе слышалось раздражение. — Значит, ты сам по себе.

Ной покачал головой, а потом, наконец, посмотрел на меня.
            — Я не оставлю тебя на больше, чем должен. — Он снова был на взводе. — Не так.

Хотела бы я, чтобы это было потому, что он не хочет больше быть в стороне, а не потому, что думал, что мы должны держаться вместе.

— Так... На сколько ты здесь останешься? — Мой голос был гораздо взволнованней, чем я хотела. Гораздо.

Но моя любимая полуулыбка появилась на его губах. Я хотела жить ею.
            — На сколько ты хочешь меня? — спросил он.

«На сколько ты можешь быть моим?» — подумала я.

Прежде чем я успела что-либо сказать, Даниэль позвал нас снова.

— Увы, — ответил Ной, поглядывая на дверь. — Боюсь, это знак. Твой отец хотел провести твой первый вечер после возвращения домой в кругу семьи.

Я вздохнула.

— Но твоя мама знает все о моей холодной и пустой жизни дома, и она пожалела лишенного матери беспризорника, которого ты видишь перед собой.

— Ну, ты довольно-таки жалкое зрелище, — сказала я, не в силах сдержать улыбки.

— Я сказал ей, что мой огромный замок будет ужасно страдать от одиночества на этой недели в частности, поэтому, думаю, я буду здесь довольно долго. Если только ты не возражаешь?

— Нет.

— Тогда, я увижу тебя завтра, — сказал Ной, и направился к двери. — Мне  также нужно придумать план по обработке твоего отца.

— Папы?

Ной улыбнулся.
            — Мы немного сблизились в больнице, но я думаю, что он любит играть полного предрассудков отца, типа "Однажды я тоже был подростком, я помню каково это" и тому подобное.
            Однако Ной говорил с симпатией.

— Тебе они нравятся, — поняла я.

Ной вопросительно поднял брови.

— Нравятся, как люди.

— Как противоположность... мебели?

— Они мои родители.

— Это я понимаю, да.

Я поморщилась.
            — Это странно.

— Что именно?

— Я не знаю, — сказала я, пытаясь найти нужные слова. — Знание того, что ты, похоже, уже говорил с ними без меня?

— Ну, если ты беспокоишься о том, что твоя мама показывала мне твои самые постыдные детские фотографии, то не волнуйся.

Слава Богу.

— Я уже видел их.

Проклятье.

— Я особый поклонник твоей стрижки в пятом классе. — Он был невозмутим.

— Заткнись.

— Заставь меня.

— Повзрослей.

— Никогда. — Усмешка Ноя cтала хитрой, и я усмехнулась в ответ против воли. — Они успокоятся, знаешь, — сказал он потом. — Пока ты будешь продолжать идти на поправку, они будут довольны.

Я подняла брови.
            — Это твой способ сказать мне, чтобы я держала себя в руках?

На это Ной сократил расстояние между нами. Он наклонялся, пока его губы не задели мое ухо. Мой пульс участился из-за этого контакта, и глаза закрылись при ощущении его щетины на моей щеке.

— Это мой способ сказать тебе, что я не могу выносить взгляда на мою кровать, не видя тебя в ней, — сказал он, и его слова заставили меня задрожать. — Так что постарайся избежать домашнего ареста.

Я почувствовала, как он отстранился, и открыла глаза.
            — Я разберусь с этим, — выдохнула я.

И его финальная озорная улыбка.
            — Уж постарайся.

 

 

Глава 10

 

После того как Ной ушел домой, отец отпускал неудачные шутки во время ужина, Джозеф говорил со скоростью пятьдесят тысяч миль в минуту, мама смотрела на меня слишком пристально, а Даниэль, казался милым и надменным. Казалось, будто я никогда их и не покидала.

Почти.

Когда мы закончили ужинать, мама проследила за тем, чтобы я приняла несколько антипсихотиков, которые я должна была принимать, но которые не были мне нужны, а потом все разошлись по своим комнатам готовиться ко сну. Я прошла мимо первого ряда французских дверей в коридоре, но остановилась, когда мне показалось, что я увидела тень снаружи.

Воздух покинул мои легкие.

Уличные фонари отбрасывали необычно яркое свечение на заднем дворе, который был покрыт тонким туманом. Не похоже, что там что-то было, но разглядеть что-либо было трудно.

Мое сердце колотилось так громко, что я могла его слышать. Еще на прошлой неделе я бы отмахнулась от этого как от мухи; просто моим шалящим разумом управляет страх. Я бы поспешила в свою комнату и зарылась под одеяло, прошептала в темноте, что это не реально. Тогда я боялась только себя, того, что я могла видеть, того, что я могла сделать. Но сейчас, сейчас было что-то реальное, чего бояться.

Сейчас был Джуд.

Но если он хотел навредить мне, зачем появился в Кройдене, а потом оставил меня в покое? Зачем ему появляться в Кубинском ресторане и исчезать через секунду? Если это он забрал Джозефа, то мой брат был все еще невредим, когда мы нашли его. И зачем он ходил в полицейский участок, приближаясь достаточно близко ко мне, чтобы я могла увидеть, достаточно близко, чтобы прикоснуться, прежде чем просто уйти?

В чем же было дело? Чего он хотел?

Я по-прежнему стояла, находясь в безопасности дома, мое дыхание учащалось, пока глаза искали Джуда за стеклом. Темнота ничего не показывала, но я все еще чувствовала страх.

Я стиснула челюсти, когда поняла, что всегда буду бояться. Теперь, когда я знала, что Джуд был жив, что он был здесь, я не смогу зайти в ванную без желания отодвинуть занавеску, чтобы убедиться, что он не стоит за ней. Я не смогу пройти по темному коридору, не представляя его в конце. Каждый хруст веток мог превратиться в его шаги. Я буду представлять его везде, не зависимо от того, был он там или нет.

Это было то, чего он хотел. В этом был смысл.

Поэтому я отперла дверь и ступила на улицу.

Я была окутана глухим стрекотом сверчков в тот момент, когда мои ноги коснулись террасы. Это была редкая прохладная ночь в Майами, дождь, шедший ранее, превратился в туман, а небо было полностью скрыто облаками. Если бы сейчас во Флориде не стоял март, я бы подумала, что собирается пойти снег.

Я вдохнула сырой воздух, одной рукой все еще держась за ручку двери, когда порыв ветра смахнул несколько тяжелых дождевых каплей с деревьев. Кто-то мог быть там — Джуд мог оказаться там, но мои родители были внутри. Он ничего не сможет сделать.

— Я не боюсь тебя, — сказал я, ни к кому не обращаясь.
Ветер унес мои слова прочь, и поднял волосы на коже. Он мог быть жив, но я не стала бы тратить свою жизнь на ужас перед ним. Я отказывалась. Если страх был тем, чего он хотел от меня, я удостоверюсь, чтобы он не получил желаемого.

Комар жужжал около моего уха. Я увернулась от него, и вступила во что-то мокрое.

Что-то мягкое.

Я попятилась к дому, нащупывая включатель уличных огней. Они вспыхнули.

Я поперхнулась.

Неподвижное тело серого кота лежало в нескольких дюймах от места, где я стояла, его плоть была порвана, шерсть отливала красным. Мои ноги были залиты кровью.

Я прикрыла рот рукой, чтобы подавить нарастающий крик в моем горле.

Потому что я не могла закричать. Я не могла издать ни звука. Если бы я это сделала, прибежали бы мои родители. Они бы спросили, что произошло. Они бы увидели кота. Они бы увидели меня.

Они захотели бы узнать, что я делаю на улице.

Я услышала голос матери в своей голове:

«Она была параноиком. Подозрительной.»

Это то, что мои родители подумали бы обо мне, если бы я сказала им, что кто-то был здесь. Что я была параноиком. Подозрительной. Сумасшедшей. Они будут волноваться, а если я хотела остаться дома, оставаться свободной, я не могла себе позволить этого.

Поэтому я выключила свет и нырнула внутрь. Я оставила кровавый след в зале. Я схватила туалетную бумагу из ванной моего брата и терла кровь, заливавшую мои ноги, пока не отчистилась. Затем я вытерла пол. Проверила все замки на всех дверях. На всякий случай.

И тогда, наконец, убежала в свою комнату.

Только тогда я поняла, что меня трясет. Я посмотрела на свои ноги. Я все еще могла чувствовать мягкую, влажную, мертвую шерсть...

Я бросилась в ванную и меня вырвало.

Волосы прилипли к шее, и моя одежда была влажной поверх кожи. Я опустилась на пол и прижала колени к груди, плитка была холодной подо мной. Я позволила глазам медленно закрыться.

Может быть, кот был убит животным. Другим котом. Енотом, может быть.

Это было возможно. Более чем возможно; скорее всего.

Поэтому я почистила зубы. Умылась. Заставила себя лечь в постель. Говорила себе, что все прекрасно, пока действительно не обнаружила, что начала верить в это.

Пока я не проснулась на следующее утро и не посмотрела в зеркало.

Там были написаны два слова, нацарапанные кровью:

«ЗА КЛЭР»

Комната накренилась. Я бросилась к раковине и заплакала.

Джуд знал, что случилось в ту ночь. Что я была той, кто обрушил психушку. Что я была той, кто убил Клэр. Вот почему он был здесь.

Я хотела закричать, чтобы услышали мои родители. Показать им кота, послание - доказательство того, что Джуд действительно был жив, и он был здесь.

Но этих доказательств не достаточно. Мои руки дрожали, но я оперлась об раковину и часто заморгала. Я заставила себя игнорировать панику, вырывающуюся на поверхность, угрожающую разрушить мою тщательно созданную ложь. Я заставила свои ноги двигаться. Я проверила все окна в своей спальне, а так же все оставшиеся окна в доме. Все двери были заперты.

Изнутри.

Я зажмурилась. Если бы я показала им это послание, они могли бы подумать, что я написала его сама.

«Они могли бы подумать, что я убила кота сама», — с ужасом поняла я. Они бы, скорее, поверили в это, чем в то, что Джуд был жив.

Эта мысль убила последнюю каплю надежды в моем сердце. Джуд был в моей спальне. Он оставил мертвое животное снаружи моего дома и кровавое послание на моем зеркале, и я не могла рассказать об этом родителям. Я ничего им не расскажу или окажусь запертой в психиатрической больнице, в то время как Джуд будет насмехаться с меня через решетку.

Без Ноя, я была бы по-настоящему, совершенно одна.

Мой отец был прав. Если бы я потеряла Ноя, я бы просто лишилась рассудка.